*Стержневой темой в творче­стве М. Булгакова стало столкновение художника с властью. Очень лично воспринял писатель судьбу великого французского комедиог­рафа Мольера. Булгаков, как и Мольер, «оскаливал зубы на своих врагов», высмеивал цензуру, а заодно и революционную борьбу («Баг­ровый остров», J 924). Его и клеймили как «идеологического дивер­санта», а он позволял себе смеяться и в смехе открывал ту высшую свободу, которая доступна лишь художнику. Проблема судьбы худож­ника стала главной и в пьесе М. Булгакова о Пушкине.

Более десяти лет (1928—1940) отдал М. Булгаков работе над сво­им «закатным» романом «Мастер и Маргарита». В этом романе на­шли отражение все его заветные мысли, все темы и мотивы — вся жизнь. В «Мастере» уже нет Дома — последнего приюта героев «Бе­лой гвардии», нет и семьи. Есть только временные пристанища — квартиры, подвальчик, а настоящий покой героям удается обрести лишь на том свете.

Особенность романа в сосуществовании трех равноправных сю­жетов. Роман о Христе пишет главный герой — Мастер. Прошлое рисуется с подлинными реалиями, как будто разговор идет о настоя­щем. Вопросы, о которых рассуждают Иешуа и Пилат — о власти, о добре и зле — воспринимаются совсем не отвлеченно, хотя время, «когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти», ка­жется, не приблизилось за минувшие века. Смертный приговор, под­писанный Пилатом, и его же попытки чужими руками спасти бродя­чего философа, как и предательство Иуды, тоже входят в контекст современной жизни.

Второй сюжет строился на показе настоящего — жизни Москвы 30-х годов. Поскольку главный герой писатель, то в поле зрения ока­зываются прежде всего литературные деятели в бытовых ситуациях, в ресторане, в психиатрической больнице. Как бы на заднем плане — разнузданная критика книги Мастера, донос «друга», арест, клини­ка. Из этой жизни изгнан Бог — и речь идет не только об отношении к Христу. Узаконена бездарность, оправдано стяжательство и преда­тельство. Настоящий мир выглядит «неподлинным», реальность отражает суть новой системы, которая держится на общегосударствен­ном ханжестве. Ложь называется «наша правда», насилие определя­ется как «истинная свобода», бесчеловечность именуется «социали­стическим гуманизмом».

Человек, даже если он Мастер, бессилен противостоять системе. И, казалось бы, Мастер сломан. Он сам готов признать это: «Меня сло­мали. <...> Мне ненавистен этот роман. Я слишком много испытал из-за него». И вот М. Булгаков вводит в самую сердцевину несвободной московской жизни Воланда, чтобы вершить суд, высмеивать и наказы­вать жуликов и мерзавцев, награждать достойных. Третий сюжет разви­вается внутри второго, органически с ним переплетаясь и чередуясь. Ис­следователи по-разному интерпретировали главного героя этого сюжета, чаще всего связывая его образ с силами зла. Тем труднее оказывалось объяснение добрых поступков, установления справедливости. В поис­ках «прототипов» Воланда обращались к самым неожиданным сопо­ставлениям. Так, А. Вулис соотносил Воланда со Сталиным, а Б. Соко­лов с Лениным, Очевидно, для автора философского романа (так определяет жанр «Мастера» В. Лакшин) не характерны прямые наме­ки. Стоит согласиться с теми литературоведами, которые акцентируют внимание на традиции восприятия демона (сатаны) как духа-искусите­ля, духа сомнения (Гете, Лермонтов, Достоевский).

Смысл введения в реалистическое повествование подобных ге­роев можно объяснить признанием того, что только потусторонняя сила может навести порядок в этом гиблом мире. Читатель не раз убеждается в силе Воланда, в его власти над толпой, над незадачли­выми жуликами и самоуверенными невеждами, не допускающими существования ни Бога, ни черта. Однако изменить этот мир не мо­жет и Воланд. Он не хозяин, а в лучшем случае посредник. С его по­мощью М. Булгаков дал своим героям — Мастеру и Маргарите — ос­вобождение от пут земной жизни. Оно не воспринимается как трагедия смерти, а именно как обретение свободы, покоя, прекра­щения власти системы над душой и судьбой. В трактовке финала про­изведения разночтения вызывает авторская оценка главного героя, обоснование того, что только покой дан ему при освобождении, но не свет, как высшая награда.

Не случайны обращения М. Булгакова к инсценировкам «Мерт­вых душ», «Дон Кихота». Он перерабатывал для сцены прозаические произведения, созданные творчески близкими художниками, при­бегавшими к пародийному изображению действительности. Особен­но часто писатель обращался к пародии при воссоздании хорошо знакомого ему театрального мира. Это относится и к «Театральному роману» («Запискам покойника»), и к «Багровому острову». Высме­ивались, вышучивались те, кто управлял жизнью театра, от кого за­висела судьба пьес и спектаклей. Пародировались и те произведения, которые фабриковались по идеологическим установкам. Трагифарс во всех его разновидностях был излюбленным булгаковским жанром. В автохарактеристике, содержащейся в письме к правительству, М. Булгаков назвал себя писателем «мистическим». Это определение в чем-то перекликается с высказыванием Достоевского о «фан­тастическом реализме». Мистика имеет отношение не только к фак­ту включения в реалистические сюжеты персонажей из мира легенд, перемещению вполне земных героев в потусторонний мир, рассказу о невероятных экспериментах и опытах. Видимо, речь должна идти и о проникновении в глубинную суть поступков, о разгадывании не­высказанных мыслей и желаний, об отражении онтологического зна­чения бытовых ситуаций. Отметил сам писатель в своем творчестве и явную приверженность к сатире.

Ирония и остроумие в книгах Булгакова обеспечивают не только легкость их восприятия. Насмешка, вышучивание касаются не от­дельных частных недостатков. «Всякий сатирик в СССР посягает на советский строй»,— резюмировал М. Булгаков обвинения критиков. Его произведения, и в самом деле, обнажали порочность системы. Сатира сочеталась с лирикой и историческим повествованием.

Прижизненная критика, как уже говорилось, в разгромных ста­тьях обвиняла писателя в неверной политической ориентации. В офи­циальной критике 50—70-х годов подчеркивалось, что по масштабу творчества М. Булгаков уступает большинству современников. Как уточнял А. Метченко, его книги «по глубине и верности изображе­ния советской действительности уступают произведениям, написан­ным с позиций социалистического реализма».

*

Роман М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита” в некоторой степени автобиографичен, поскольку Мастер — двойник Булгакова. Нет, это не тень автора, не его копия, это — живое лицо. Он одновременно похож и не похож на своего создателя. Но как бы там ни было, именно Мастеру автор отдал свои заветные образы и “ершалаимские” главы романа. Рассказ о Понтии Пилате имеет как бы двойное авторство. Он вышел из-под пера Булгакова, но в то же время принадлежит Мастеру, любимому герою Булгакова. Существуют точки зрения, что главными героями романа являются Воланд, Понтий Пилат, даже Иван Бездомный, но сам автор опровергает эти мнения, назвав главу, где мы знакомимся с Мастером, “Явление героя”.
В какой-то из глав Мастер признается, что не считает себя писателем. Он лишь создатель романа о Понтий Пилате. Действительно, кроме этого романа, он не написал ни одной строчки, у него не было других творений. Рассказ о Понтий Пилате и об Иешуа тоже не придуман, он “угадан”. Это подтверждает Воланд, который лично присутствовал при событиях, описанных в рукописи.
Итак, Мастер пишет в своем подвале на Арбате. Маргарита помогает ему, поддерживает, не дает остановиться. В еще не оконченном романе заключена вся их жизнь, они существуют ради него. Маргарите рукопись принадлежит не в меньшей степени, чем Мастеру, составляя неотъемлемую часть ее бытия. Роман еще не завершен, но концовка уже известна: “Жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат”. Это означает, что роман уже существует независимо от автора и ждет только своего воплощения на бумаге. Мастер не может еще предсказать, что будет в рукописи, но совершенно точно знает, что она будет завершена. И это случилось. Дело жизни наконец-то было осуществлено, и оставалось только сдать рукопись в печать.
И тогда разражается катастрофа. Талантливый человек создал то, к чему шел долгие годы. Пока он писал в своем подвале, на пути его не было никаких преград. Но никогда он не вращался в так называемом “литературном мире”. Мастер ошарашен тем, как воспринимается редакторами его творение. Он, конечно, не ждал, что, когда кропотливая работа будет завершена, возникнут на пути такие препоны. Мастер и помыслить не мог обо всех закулисных интригах издательского мира.
И вот один из редакторов решается напечатать большой отрывок из романа. Теперь уже все зависит от критиков. Но их обвинения глупы, бессмысленны и, по большому счету, не имеют никакого отношения к сути романа. Происходит все это в те времена, когда в Советской стране повсеместно насаждался атеизм, взрывались церкви, расстреливались священнослужители. Поэтому реакция на “попытку протащить в печать апологию Христа” была закономерна. Никому не хватило бы храбрости поддержать “антисоветский” роман. Осмелиться публиковать роман об Иисусе мог человек либо очень смелый, либо очень наивный.
Сам Мастер говорил, что озлобленность критиков вызвана не тем, что им не нравится роман, а тем, что они говорят не то, что думают. Невольно возникает ассоциация с Понтием Пилатом, не осмелившимся признаться в том, что поверил Иешуа. е осмелившимся признаться в том, что поверил Иешуа. Мастер же подобен Га-Ноцри — невинный беззащитный человек, пытающийся сказать то, что не может не сказать, и посылаемый за это на казнь.
Возвращаясь к критикам, нужно сказать, что вовсе не природная злоба толкала их на то, чтобы обрушиваться на Мастера с обвинениями. Никто из них не осмеливался выделиться из общей массы. Не начнешь ты травить автора — значит, затравят тебя самого.
Первоначальная реакция Мастера на критические статьи о себе — смех — сменилась удивлением, а затем и страхом. Страх этот в виде огромного спрута с длинными холодными щупальцами начинает преследовать Мастера по ночам. Пропадает вера в себя и, что еще хуже,— в свое творение. Маргарита ощущает страх и растерянность возлюбленного, но он не признается ей, в чем дело, и поэтому она бессильна помочь.
Наконец настает ужасная ночь, когда Мастер уничтожает рукопись. Эта глава в некоторой степени автобиографична. Булгаков сам сжигал свой роман и затем восстанавливал его. Возможно, он был преследуем тем же спрутом.
Но Мастер, совершая свой безумный поступок, еще не знает, что “рукописи не горят”. Эту фразу бросает впоследствии Воланд, когда показывает Мастеру копии романа. Но даже если бы этих копий не было, это не сыграло бы никакой роли. Мастер помнит свое творение слово в слово, оно не может изгладиться из памяти и не может быть не написано.
Каковы бы ни были переживания Мастера, как бы горько ни складывалась его судьба, но бесспорно одно — всему “литературному обществу”, завсегдатаям МАССОЛИТа, не удается убить талант. Рукопись Мастера не может сгореть, потому что в ней — истина. Множество же людей, обитающих возле “литературной кормушки”, — просто ничтожные создания, им не под силу побороть гений.
Творческую личность можно проклинать, запрещать ее творения, довести до сумасшедшего дома, но уничтожить созданное ею — невозможно. Доказательством афоризма: “Рукописи не горят” служит сам роман “Мастер и Маргарита”, собственноручно сожженный Булгаковым и им же восстановленный, ибо то, что создано гением, убить нельзя.