Деревенская проза ведет свое начало с 50-х годов. У ее истоков — очерки В. Овечкина («Районные будни», «Трудная вес­на»). Как направление в литературе деревенская проза сложилась в период оттепели и просуществовала около трех десятилетий. Она прибегала к разным жанрам: очеркам (В. Овечкин, Е. Дорош), рас­сказам (А. Яшин, В. Тендряков, Г. Троепольский, В. Шукшин), по­вестям и романам (Ф. Абрамов, Б. Можаев, В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин). Конечно, авторов, пишущих о деревне, было значи­тельно больше. Проверку временем выдержали те произведения, где преобладали общечеловеческие проблемы.

Дистанция времени позволяет дать обобщающую характеристи­ку деревенской прозы, выделив наиболее характерные проблемы, мотивы, особенности авторского подхода. Круг проблем был доста­точно широк. Но первой задачей В, Овечкина, а вслед за ним Е. Дороша в «Деревенских дневниках» (1958), Ф. Абрамова в очерке «Вок­руг да около» (1963), А. Яшина в «Рычагах» (1956) и в «Вологодской свадьбе» (1962), В. Тендрякова в «Ухабах» (1956) и «Тугом узле» (1955), было показать неблагополучие жизни деревни и в материальной сфе­ре (нищета), и в нравственной (разобщенность), и в идеологической (озабоченные цифровыми отчетами руководители закрывали глаза на реальное положение вещей).

Очеркисты-деревенщики 50—60-х годов не позволяли себе сомне­ваться в необходимости колхозов, не «поднимали руку» на то, как осуществлялось партийное руководство ими, но показывали, сколь­ко вреда наносят бездумные директивы, «галочная» система. В бесе­дах, разговорах секретарей и председателей, в недоуменных вопро­сах авторов их случайным и неслучайным собеседникам на страницах очерков обнажались кричащие противоречия жизни. Обнаружива­лось, что стоит за дутыми цифрами, парадными отчетами, к чему приводит приказное руководство со стороны.

Особую тревогу вызывал культурный уровень жителей деревни. Писатели акцентировали внимание общества на формировании в подрастающем поколении чисто потребительского отношения к жизни, на отсутствии тяги к знаниям и уважения к труду.

В. Тендряков твердо заявил о себе как о писателе остро социаль­ном и в ранних рассказах, и в «Кончине», и в созданных в 70-е, а увидевших свет в конце 80-х годов рассказах «Пара гнедых», «Хлеб для собаки», «Параня» (1988). Последние (посмертные) публикации для многих оказались неожиданными, критики увидели нового («по­таенного», как определила Н. Иванова) В. Тендрякова. Рисуя эпизо­ды 30-х годов, он не стремился найти корень зла во внешних силах, но обратился к самой крестьянской среде, показал столкновение бо­гатых и бедных в их отношении к труду, к собственности. В рассказах использован биографический материал, выведен образ отца — чело­века, преданного революционной идее, активно участвовавшего в коллективизации. Будущий писатель в рассказе находится в том детс­ком возрасте, когда понять действия и рассуждения отца и крестьян он не может. Но взрослый человек — автор —- использует наивность ребен­ка, чтобы добиться непредвзятой оценки изображенной ситуации.

Ф. Абрамов и в очерках, и в романах противостоял лакировке дей­ствительности, привлекая внимание сограждан к тяжкой судьбе жи­телей северной деревни. Точкой отсчета для него оказалась война. Бедствия военных лет не завершились и в мирные дни. Писателя вол­новали не только материальные трудности обезмужичившей дерев­ни, но и возникшее отчуждение людей, разобщение внутри семьи, уход от земли, нарушение душевного покоя. Ф. Абрамов одним из первых показал завершающий этап раскрестьянивания российской деревни, о начале которого почти в те же годы писали В. Белов («Ка­нуны», 1976) и Б. Можаев («Мужики и бабы», 1978, 1987).

В произведениях Ф. Абрамова читатель открывал различные типы национального характера — сформировавшихся в трудовых семьях, но с абсолютно разными жизненными принципами Михаила Пряс-лина и Егоршу Ставрова. Писатель не только восхищался душевной красотой тружеников («Деревянные кони», 1970), но и показал, с какими нравственными потерями добиваются реальных результатов люди, любящие свое дело («Пелагея», 1969). Беззаветно любя народ, Ф. Абрамов не «кадил» ему, не обольщался надеждами. Самое проч­ное, символ, объединяющий поколения,— Дом — потерял свою ус­тойчивость, перестал быть связующим началом, стал причиной смер­ти самой светлой и доброй абрамовской героини Лизы Пряслиной.

Смерть героини у разных писателей несла различную смысловую нагрузку. Умирает праведница Матрена у А. Солженицына («Матре-нин двор», 1963), подчеркивая несовместимость нравственных на­чал с окружающей жизнью. Умирает Катерина у В. Белова («Привыч­ное дело», 1966) — для Ивана Африкановича это огромное горе, но и первый серьезный толчок к осмыслению себя. Умирает Настена у В. Распутина («Живи и помни», 1974) — ее гибель воспринимается как возмездие. Смерть героя, мотив прощания играли решающую роль в структуре произведения, в обнаружении авторского замысла. Смерть понималась широко — не только как уход из жизни отдель­ного человека, но и как всенародная национальная драма.

В произведениях В. Белова и Е. Носова, как правило, не возни­кало острых конфликтных ситуаций. В жизни героев не было взле­тов и падений, страстных увлечений и разочарований, подвигов и преступлений. Рассказы и повести этих писателей привлекают бе­режным, уважительным подходом к человеку, стремлением разобрать­ся в его внутреннем мире, умением авторов посмотреть на мир глаза­ми своих героев. Писатели присматривались к своим персонажам в моменты, когда те пытаются увидеть себя со стороны, может быть, впервые задают себе вопрос, для чего живут. Многие мысли героев явно озвучены авторами, им удалось прочитать невысказанное. К примеру, одно из таких размышлений в рассказе В. Белова: «Надо было жить, сеять хлеб, дышать и ходить по этой трудной земле, пото­му что другому некому было делать это».

В ряде произведений В. Белов использовал мотив возвращения. Его смысл — во встрече героя со своей юностью, с прошлым, с род­ным краем. Нужно вернуться, чтобы понять необратимость движения времени, чтобы оценить то, что имел. Возвратился в прошлое, чтобы понять себя — настоящего — Иван Данилович («Речные излу­ки», 1964). Вспомнив юность, он почувствовал счастье несостояв­шейся любви. Вернулся майор в свою родную Каравайку, которой уже нет («За тремя волоками», 1968), ощутив здесь свои корни. В. Белов в 70-е годы от изображения современной или послевоенной деревни тоже вернулся в начало 30-х, чтобы показать, как осуществлялась кол­лективизация, что собой представляла кампания по «уничтожению кулака как класса» («Кануны», 1972—1987). Свои художественные про­изведения о деревне В. Белов поддержал книгой уникальной — «Лад» (1979—1981), где собраны описания народных обычаев, бытового уклада и эстетических пристрастий северной русской деревни.

«Пожару» (1985) В. Распутина предшествовали повести этого авто­ра, заслужившие горячий читательский отклик,— «Деньги для Ма­рии» (1966), «Последний срок» (1971), «Живи и помни» (1974), «Про­щание с Матерой» (1976). Читатели и критики почувствовали в этих произведениях страстное желание автора запечатлеть уходящую де­ревню, уберечь от забвения мир людей старшего поколения с их муд­рым пониманием жизни. В. Распутин, младший по возрасту из дере­венщиков, удивил всех блестящим изображением стариков и старух. Анна перед смертью («Последний срок»), Дарья, обряжая родную избу («Прощание с Матерой»), мысленно обращались с напутствием к остающимся жить, к тем, кто строил свою, другую жизнь, непохо­жую на ту, которую довелось прожить им самим. Их настораживало лишение человека своей воли, подчинение работника машине: «Дав­но уж не оне на вас, а вы на их работаете». Ощущение ненадежности, непрочности существования опиралось на мысль о корнях, о нару­шении невосстановимых связей между людьми: «И себя чувствуешь как-то не во весь свой вес, без твердости, надежности, будто любому дурному ветру ничего не стоит подхватить тебя и сорвать — ищи по­том, где ты есть». Предваряя трехтомное собрание сочинений В. Распутина (М., 1994), В. Курбатов писал: «Его старухи, прекрасные его героини, матери великого народа, были изведены вместе с этим на­родом, душевно опустошены и отпеты до срока. С их смертью ничего не оставалось и художнику, как онеметь». Однако такая версия не утверждает художественного тупика. Раскрестьянивание деревни, тяжкие нравственные последствия семидесятилетнего большевизма, современные кризисные явления не означают гибели народа.

В. Астафьев вошел в число деревенщиков с «Последним покло­ном» (1960—1989), повествованием «Царь-рыба» (1976). Всеобщее признание он получил к середине 70-х годов.

Суровая правда ранних его произведений сочеталась с лиричес­кой взволнованностью. Он искренне любил свою землю, был привя­зан не только к родным по крови, не только к людям сильного харак­тера, как бабушка Катерина Петровна, прозванная на деревне «генералом». В каждом из персонажей В. Астафьев улавливал черты национального характера, по крупицам собирал образ современни­ка, включал в него наблюдения и впечатления о людях, давших ему первые уроки душевного тепла, самоотверженности, непоказного му­жества. Но этот характер воплощался и в образах браконьеров, губя­щих не только природу, рыбу, но и людские души. Оглядываясь на свои ранние произведения, писатель посчитал нарисованные в них картины несколько «умильными». Однако произведения В. Астафь­ева последнего десятилетия — «Печальный детектив» (1986), «Людочка» (1989), «Прокляты и убиты» (1990-е),— ставшие органичес­ким продолжением книг о деревне, свидетельствуют об умении автора проникать в потаенные душевные глубины своих рядовых героев и разделять с ними обиду от несложившейся жизни. Излишняя пуб­лицистичность, пожалуй, ослабляет художественный анализ. Но ис­кренность писательской боли за человека искупает все.

Какой бы аспект ни выбирали писатели-деревенщики, у каждо­го из них чувствовалась глубоко личная, кровная связь с деревней. Это был интерес не временный, на период командировки, не кем-то предложенная тема, а по-настоящему своя, выстраданная. Психоло­гические, мировоззренческие и другие проблемы решались автора­ми и их героями как бы с одинаковой заинтересованностью. При этом одни писатели проявляли повышенное внимание к современному быту, к незаметным людям, другие обращались к прошлому и в исто­рии искали ответы на вопросы сегодняшней жизни.

Деревенская проза всегда вызывала активный отклик в критике, ее авторы часто подвергались пристрастным обвинениям в искажении действительности. Особенно ожесточенными были нападки на; писателей, изображавших послевоенные бедствия и время коллек­тивизации. Никак не соответствовали официальным представлени­ям персонажи В. Белова и Б. Можаева, Ф. Абрамова и В. Распутина. I В статьях постоянно звучали риторические вопросы: «Ну разве Это Герои сегодняшнего дня?», «Разве могут они помочь в решении про­блем деревни?»

Критические атаки подкреплялись «мнением с мест». К приме­ру, Ф. Абрамову было направлено «письмо земляков», которые объясняли писателю, что не так он изображает их жизнь, не туда зовет. Организована была и конференция, на которой прозвучали полити­ческие обвинения за «издевательство, глумление над советским народом, над чувствами советских людей».

19. Литература периода «оттепели». Проблематика, особенности героев (В. Аксенов, П. Нилин, Г. Владимов, А. Солженицын)
Начало нового периода, безусловно, связано с открытым разоблачением культа личности. Пусть оно было неполным и непоследовательным, но оно состоялось. Это политическое событие отразилось на литературной и — шире — культурной жизни. Открылись новые журналы («Юность», «Литературная учеба», «Нева» и др.). Под руководством А. Твардовского «Новый мир» стал подлинно новым — на его страницах осуществлены первые публикации А. Солженицына, Ю. Домбровского. Стал возможен выпуск (хотя и прерванный достаточно быстро) таких альманахов, как «Литературная Москва», «Тарусские страницы» со стихами М. Цветаевой, М. Волошина, Б. Слуцкого, Б. Пастернака. Готовились новые издания недавно запретных Б. Ясенского, И. Бабеля, Н. Заболоцкого, М. Зощенко. Увидела свет книга В. Дудинцева «Не хлебом единым», в которой в самом непривлекательном свете выведены бюрократы всех рангов, стоящие на пути бескорыстного энтузиаста-изобретателя.
Для характеристики периода оттепели важно выявить не только новые издания, новые темы, но и принципы нового подхода к изображению конфликтов. Показать, как это осуществлялось, можно на произведениях любой тематики. К примеру, сюжет повести П. Нилина «Жестокость» (1956) строился на материале сравнительно далеком — 20-е годы в Сибири, борьба угрозыска с бандитами. В центре внимания автора самосознание героя — участника этой борьбы, его чувство ответственности за все, «что происходит при нас». Трагический финал — самоубийство — связан не с любовным конфликтом, не с военными обстоятельствами, а с невозможностью примирения с несправедливостью, обманом, прикрывающимися именем народа и советского государства. Критики ополчились на этот финал, обвиняли автора в том, что он обманул читателя, нарушил правду характера Веньки Малышева. Писали, что герой повести совсем не такой, комсомолец не мог так поступить, и наперебой объясняли автору, в чем его ошибка. Про положительного героя — каким он должен быть — в 1957 году иронически писал А. Синявский: «Это не просто хороший человек, это герой, озаренный светом самого идеального идеала... Он лишен недостатков, ибо наделен ими в небольшом количестве (например, иногда не удержится и вспылит), для того чтобы сохранить кое-какое человеческое подобие, а также иметь перспективу что-то в себе изживать и развиваться, повышая все выше и выше свой морально-политический уровень». О том же, но совсем без иронии в пособии для студентов писал М. Колядич: «Тема положительного героя как носителя коммунистической морали представляется особенно важной. Борьба за коммунистическую нравственность, преодоление пережитков в быту и сознании является одним из условий воспитания нового человека». Если писатель — в данном случае П. Нилинне выполнял подобных предписаний и рекомендаций, герой объявлялся несостоятельным. Так «выбивались» из нормы не только герои П. Нилина, но и Ф. Абрамова, В. Тендрякова, В. Семина, зато всегда были «на уровне» главные персонажи К. Федина, К. Симонова, В. Кожевникова, В. Кочетова.
Самое сильное читательское потрясение было связано с публикацией в 1962 году в «Новом мире» повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Потрясал не только материал — впервые было открыто рассказано о советском концлагере. Не только язык — многих шокировали слова из жаргона зеков, удивляла художественная емкость, точность, выразительность авторской речи и языка персонажей. Но, может быть, самое неожиданное — это главный герой, Иван Денисович Шухов, олицетворяющий народ русский, солдат, не чувствующий вины перед государством, не понимающий смысла наказания, которое он должен нести. А. Солженицын не лагерную тему открыл, а новые принципы изображения народного характера. Эта линия художественного исследования была продолжена в деревенской прозе. Критики же и учебные пособия еще до запрещения «Одного дня», которое грянет в 70-е годы, высказали бесконечное количество оговорок, снижающих значение книги.
Не случайно замечательные художественные достижения этих лет связаны с книгами о деревне, и особенно резкая критика, обвинения в несоответствии требованиям времени адресованы именно этим книгам, их героям и авторам. По поводу очерка Ф. Абрамова «Вокруг да около» (1963) критик писал: «Озлобленная клеветническая позиция автора <...> грубое искажение жизни. Не критика недостатков, а смакование их». Таких выводов, влекущих за собой наказание и снятие редакторов, было достаточно много. А писатели-«деревенщики», как их стали называть,— В. Овечкин и А. Яшин, Ф. Абрамов и С. Залыгин, В. Шукшин и Е. Дорош, несколько позже В. Распутин, В. Белов, В. Астафьев — обнажали самые неприглядные стороны действительности — вопиющую бедность деревни, бесхозяйственность, бессмысленность партийного руководства. Но не менее, чем правдивое изображение обстоятельств, важны характеры героев. Критиков-конъюнктурщиков особенно раздражали старики, старухи, казалось бы, недалекие, часто малограмотные, «темные». Никак не получалось «согласовать» их, привести в соответствие с моральным кодексом и представлениями о положительном герое соцреализма. Эти персонажи не совершали подвигов, не вели за собой и поступки порой совершали антиобщественные. Но они были из плоти и крови, умели работать и любить, жалеть и презирать. К примеру, выселяемый как пособник кулаков крепкий мужик Степан Чаузов — герой повести С. Залыгина «На Иртыше» (1964), где не только подчеркивалась антинародность раскулачивания, но и утверждалась духовная сила тех людей, на ком земля русская держится.
Повесть эта полемична по отношению к «Поднятой целине», вторая часть которой была опубликована несколькими годами раньше. Если, по М. Шолохову, главной заботой мужика было преодоление чувства привязанности к своему, личному, то С. Залыгин показывал, как важно, значимо в крестьянине чувство хозяина. У М. Шолохова, пожалуй, только Разметнов усомнился в справедливости «борьбы с детьми», даже если это дети кулаков. У С. Залыгина постоянно звучит мотив ответственности за детей, перед детьми. Это чувство напрочь отсутствует у тех, кто исполняет указания и организует выселение «подкулачников». Трагедия в «Поднятой целине» связана с гибелью самоотверженных коммунистов, отдавших жизнь за идею. Трагедия в повести С. Залыгина в том, что лишают крова, выселяют из родного дома тех, кто всегда честно трудился и готов был так же трудиться при новой власти. Литература этого направления достигнет расцвета в 70-е годы и постепенно сойдет на нет.
В военной прозе были восприняты и продолжены уроки В. Некрасова, В. Гроссмана. Почти одновременно в конце 50-х пришли в литературу Г. Бакланов, Ю. Бондарев, В. Быков, В. Богомолов, К. Воробьев, Б. Окуджава. Пришли, обогащенные опытом собственного участия в войне. В их книгах читателю открывались не столько сражения, сколько психология человека на войне, острота восприятия жизни, чувство ответственности за тех, кто рядом. Критики сетовали на обилие смертей, на узость горизонта — «окопная», а значит, неполноценная правда. В последующие годы В. Быков и Г. Бакланов, В. Кондратьев будут продолжать углубленное исследование характеров, анализируя примеры стойкости и трусости, выдержки и подлости, страха и отчаяния. Ю. Бондарев же прислушается к советам критиков и начнет создавать сначала панорамы (телесериал «Освобождение»), затем вполне традиционные книги с отмеренной остротой сюжета, с положительными и отрицательными военачальниками и облегченным психологическим анализом.
Политические потрясения середины 50-х годов послужили толчком для появления исповедальной, лирической прозы, молодых героев В. Аксенова, А. Гладилина, В. Войновича. Герои эти, несмотря на то, что перед ними, как считалось, открыты все дороги, почему-то задумывались, стремились к самостоятельности, порой лезли на рожон и готовы были совершать ошибки. Повести «Звездный билет» (1965) (Аксёнов), «Хроника времен Виктора Подгурского» (Гладилин) (1956), «Хочу быть честным» (1965) (Войнович) характеризуют настроения, мироощущение послесталинского времени. Пройдет несколько лет, «звездные мальчики» повзрослеют, начнут подводить «предварительные итоги», а их создатели пополнят ряды эмигрантов.