Среди литературных героев прозы 20-х годов особое место занимают персонажи рассказов М. Зощенко. Бесконечно множество мелких людей, часто малообразованных, не отягощенных грузом культуры, но осознавших себя «гегемонами» в новом обществе. М. Зощенко настаивал на праве писать об «отдельном незначительном человеке». Именно «маленькие люди» нового времени, составляющие большинство населения страны, с энтузиазмом отнеслись к задаче разрушения «плохого» старого и построения «хорошего» нового. Критики не хотели «узнавать» в героях М. Зощенко нового человека. По поводу этих персонажей то говорили об анекдотическом преломлении «старого», то о сознательном акценте писателя на всем, что мешает советскому человеку стать «новым». Порой упрекали, что он вывел не столько «социальный тип, сколько примитивно мыслящего и чувствующего человека вообще». Были среди критиков и такие, кто обвинял Зощенко в презрении в «рожденному революцией новому человеку». Надуманность героев не вызывала сомнения. Очень уж не хотелось связывать их с новой жизнью. «Синебрюховых-то немало, замечал А. Воровский, но непонятно: не то это накипь, но то сама революция». Герои Зощенко погружены в быт.
Зощенко пишет от лица тех людей, чтобы показать эту жизнь изнутри, не оставаясь на одном краю пропасти, отделявшей его, интеллигентного человека, от тех, чьи маски он надевал. Герои Зощенко находятся в гуще жизни, они знают её наизусть, знают, чего ждать и чего бояться. Они — её составляющие, из них складывается этот класс. Именно в том, как Зощенко живописует эту жизнь, дотошно описывает самые чудовищные ситуации, естественные, родные и близкие для его героев, и выражается его авторская позиция. Зощенко ни на секунду не забывает и не советует забывать читателю, что какой бы смешной и даже симпатичной ни была маска, которую надел автор, это — лицо врага.
В рассказах Зощенко злость не на первом плане. Она между блестящими строками, описывающими страшную бытовую ситуацию — например, драку за ёжик для чистки примусов («Нервные люди»). Замечательно обрисовывая ситуацию, Зощенко, казалось бы, не выявляет негодования; кажется, что он искренне симпатизирует своим героям. Они довольны жизнью, и для Зощенко это страшная, убийственная характеристика. Это уже достаточно страшно, хотя бы потому, что этот сюжет, как и большинство сюжетов Зощенко, — правдив. Он смотрит на драку глазами человека, для которого это нормальный, естественный эпизод повседневной жизни. И то, что есть такие люди, для Зощенко так же страшно, как и то, что встречаются такие сюжеты. Приём, которым пользуется Зощенко, — абсурд. Смешным делается то, над чем смеяться не стоит. А когда то, над чем смеяться не стоит, делается смешным, — это уже страшно.
Военное прошлое Зощенко (ушёл добровольцем на фронт в самом начале войны, командовал ротой, затем батальоном, четырежды награждён за храбрость, был ранен, отравлен ядовитыми газами, следствием чего стал порок сердца) отчасти отразилось в рассказах Назара Ильича господина Синебрюхова (Великосветская история). Там принципиально новая обработка линии “автор—герой”: цикл рассказов от первого лица по-прежнему написан в традиции отождествления автора с героем, их замены — автор исчезает, растворяется в герое-рассказчике, но интересен сам образ рассказчика, Назара Ильича Синебрюхова. Это уже не быдло, чей характер был разработан Зощенко в его предыдущих рассказах. Характер Назара Ильича ближе к образу беспутного мужика, способного как на светлый, так и на тёмный поступок, доброго (точнее — незлого) в душе, но не всегда способного разграничить хорошее и плохое. Важно то, что Назар Ильич, в отличие от других переживает, размышляет; для него события, происходящие вокруг него, — прежде всего следствия его собственных поступков, повод задуматься, поразмыслить, он не статичен по отношению к окружающему “событийному” миру, чем и отличается от “традиционного” зощенковского героя, для которого события редко становились поводами подумать, предпочитающего существовать по наитию.
Первая ипостась рассказчика — посредник.
Это лицо, совершенно нейтральное по отношению к действию рассказа, а также к его персонажам. Именно в этой роли его роль как посредника между автором и читателем наиболее важна. Рассказчик просто пересказывает некую историю, сценку, разговор, свидетелем которой/которого он стал. Он может рассказывать что-то и с чужих слов, но безусловно важно одно — сам посредник никакого отношения к действию не имеет и участия в нём не принимает. Его роль заключается в том, чтобы рассказать читателю некую историю, от кого-то услышанную или лично им, посредником, наблюдавшуюся. Ярчайший пример — «Аристократка». Начинается она следующим образом: “Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать”. Читатель не видит человека, дающего ему эту информацию. Очевидно, что это человек, в тот день сидевший рядом с Григорием Ивановичем, запомнивший его историю и решивший бесстрастно, не прерывая того и не вставляя своих замечаний, эту историю пересказать.