Поведенческая модель. Поведенческая терапия за довольно короткое время заняла значительное место, как в научном исследовании, так и в клинической практике. В то время как понятие поведенческая терапия впервые вошло в общедоступную литературу благодаря Айзенку, Вольпе и др., сегодня число исследований в этой области вряд ли поддается обозрению. Поведенческая терапия, по мнению многих специалистов, сегодня, несомненно, является доминирующим подходом в англо-американской и в немецко-говорящей клинической психологии. Быстрое развитие произошло одновременно в разных областях. Были созданы многочисленные терапевтические методы, разработаны исследовательские стратегии, открыты сферы применения, введены диагностические и технические средства помощи, а также разработана теоретико-поведенческая модель психических расстройств. Под обозначением «поведенческая терапия», с одной стороны, понимается в узком смысле психотерапевтические приемы, с другой – в широком смысле - это общая клинико-психологическая теоретико-поведенческая модель. Поскольку теоретико-поведенческая модель включает в себя большое число подходов, предложенных различными лицами, то иногда говорят во множественном числе о «поведенческих терапиях».
Основные допущения. Характерными признаками теоретико-поведенческой модели являются: ориентация на понятие поведение, функциональный анализ условий, обоснование теоретических оснований и оснований применения, а также концепции расстройства.
Понятие поведения. Прежде всего, ранняя поведенческая терапия пыталась самостоятельно концентрироваться прямо на наблюдаемом «открытом» поведении клиента. Это было методологически обоснованно, поскольку психические процессы нужно было понять как можно более однозначно, что облегчало их описание, объективирование и валидизацию как переживания человека. Теоретико-поведенческие концепции характеризуются сильным старанием описать психические расстройства и терапевтические процессы как можно точно в их проявлениях, в их динамике в связи с обстоятельствами, в которых они имеют место (дескриптивный анализ), и они характеризуются от осторожной до скептической позицией относительно объяснимости и проникновения во внутренние состояния и процессы. Этот Методологический бихевиоризм Следует отграничить от позиции Аналитического бихевиоризма, Согласно которой все субъективные процессы и качеством, и количеством имеют эквиваленты в наблюдаемом поведении и поэтому могут быть поняты объективно. В связи с необоснованностью аналитико-бихевиоральной позиции сегодня, по сути, сохраняется лишь методологическая позиция. Тем не менее, все еще можно заметить следы аналитического бихевиоризма, например, когда диагностика опирается преимущественно на наблюдаемое поведение (что слышится в выражении «поведенческий анализ»), но оцениваются внутренние процессы, или когда пытаются добиться терапевтических изменений сначала через влияние на поведение.
С понятием поведения тесно связан ориентир на телесные условия и процессы. Это имеет, прежде всего, три последствия: во-первых, телесные реакции (например, психофизиологические или психовегетативные реакции при страхах) рассматриваются как существенная часть поведения, которая учитывается при описании, объяснении и терапии психических расстройств; во-вторых, соматические факторы рассматриваются как существенные предпосылки и детерминанты поведения (например, преходящие или длительные состояния истощения, заболевания, телесная конституция, дефекты, а также вообще неврологические, физиологические, эндокринологические и т. д. особенности человека); в-третьих, привлекаются для объяснения поведения человека также поведенческо-биологические знания (например, из эволюционной теории, сравнительного исследования поведения – от этологии до экспериментальных исследований животных). Плодотворными являются такие этологические исследования при выяснении вопроса, почему люди реагируют на определенные ключевые стимулы страхами, навязчивостями или социальным бегством. Тем самым теоретико-поведенческая модель является той из клинико-психологических программ исследования, которая сильнее всего учитывает биологические и соматические факторы.
Функциональный анализ условий. Почему кто-то испытывает страх перед экзаменами, и почему он или она не избавляется от этого страха, находит свое объяснение в рамках теоретико-поведенческой модели через точное наблюдение и анализ функциональных условий. Другими словами, осуществляется поиск закономерных «если…тогда»-взаимосвязей с учетом того, что человеческое поведение находится в функциональной взаимосвязи со средой, т. е. находится под влиянием условий среды. При этом анализе значительную роль играет то, а именно какие события поведению предшествовали и какие за поведением следовали (антецедентные и сукцедентные условия). Допускается, что благодаря анализу этих событие-поведение секвециям может быть объяснено поведение человека, а также его мотивы, атрибуции и т. д.
Встречное базисное и теоретическое и прикладное обоснование и эмпирическая проверка. В ее историческом развитии поведенческая терапия является, прежде всего, клинико-психологическим применением теорий научения. Она была определена, например, как «попытка изменения способов поведения и эмоций человека в процессе терапии с использованием законов современной теории научения» (Eysenck, 1964, 1). И автор имел в виду под «современной теорией научения» именно принципы классического и оперантного обусловливания.
Основателями этого основополагающего ориентира считаются поэтому, прежде всего, русские ученые И. П.Павлов (1849-1936) и В. М.Бехтерев (1857-1925), а также американцы Дон Уотсон (1878-1958) и Буррус Скиннер (1904-1990). Принципиально новым в этой концепции было то, что впервые была предпринята попытка применить психологическую базовую теорию к описанию, объяснению и терапии психических расстройств. Эта базовая ориентация на обоснование клинико-психологической практики посредством психологических теорий характеризует эту модель и сегодня, правда с тремя расширениями:
- Во-первых, теоретико-поведенческая модель опирается не только на теории научения, но и на целый ряд других теорий, прежде всего, например, когнитивных и интерперсональных (теории социального научения, атрибуции, переработки информации, самореализации и т. д.).
- Во-вторых, для исследовательских программ характерна эмпирическая ориентация, т. е. эмпирическая реальная достоверность моделей расстройств и терапии считаются важным масштабом и коррективом для научного и практического развития. Обосновать эмпирически – является важным компонентом при этом теоретико-поведенческого моделеобразования, включая теоретические объяснения, технологические обоснования и прогнозы, вплоть до оценки терапевтических программ в практике. Решающим оценочным фактором клинико-психологической практики всегда является при этом результаты эмпирической экспертизы.
-В-третьих, клиническая практика тоже может развивать самостоятельные принципы и технологии и предоставлять теории ценные импульсы. Тем самым в обоснование практики делают вклад не только психологические базовые теории, но и сама практика существенно способствует развитию теорий. Это справедливо особенно для развития специфических моделей расстройств и терапевтических программ. Тем самым в теоретико-поведенческих исследовательских программах твердо укоренился обмен между психологическими базовыми теориями и прикладными теориями.
Концепция расстройства. Теоретико-поведенческая концепция расстройства исходит из того, что расстройства проявляют себя в замечаемом со стороны поведении, различия между лежащим в основании заболеванием и симптоматикой не рассматриваются. Поскольку поведение всегда рассматривается во взаимосвязи с окружающей средой (см. функциональный анализ условий), то предпринимается попытка проблематичное поведение человека рассматривать во взаимосвязи с историей научения и выявлять запускающие и удерживающие проблему условия. При этом пытаются установить способности и умения человека, чтобы использовать его сильные стороны в научении, знаниях и поведении. Имеющие место дефициты устраняются посредством целенаправленного тренинга, например, посредством упражнений социальных и коммуникативных умений и навыков у лиц с социальными страхами, психическими /интеллектуальными проблемами или при реабилитации бывших шизофренических пациентов. Терапия в данном случае ориентирована – в отличие от психоаналитической или гуманистической терапий – в редких случаях на личность, но, как правило, на «поведение в ситуациях», на социальный и жизненный контекст клиента (например, на интеракцию с другими людьми, на профессиональную или семейную жизненную ситуацию) или может даже концентрироваться на формирование среды (например, тренинг родительский или близких, коррекция профессиональной ситуации).
Антропологические допущения. Теоретико-поведенческий подход исходит из индивидуум-среда-отношений, при котором поведение по существу проявляет себя как функция средовых условий, в то время как активное влияние личности на ее среду практически не учитывается. Бандура (1986) характеризует это представление как «монодирективный детерминизм». Человеческое поведение односторонне направляется средовыми условиями. Соответственно, антропологические представления этой концепции ближе «модели робота», чем «модели пилота»: человек реагирует на силы среды, вместо того, чтобы активно формировать свою среду согласно своим целям и представлениям, человеческое поведение представляет собой «ответ» на стимулы и последствия. Исторически это можно понять как ответную реакцию, правда, тоже как крайность, на психоаналитические представления. Последние игнорируют влияние актуальных условий жизненного контекста и вместо этого акцентируют внимание на детерминации человеческого поведения внутренними побудительными силами. Как в теоретико-поведенческой, так и в психоаналитической модели слишком слабо учитывается самоопределение человека, которое в «пилот-моделях» занимают центральное место. В них исходят из того, что человек решает, какое поведение он реализует, с какими ситуациями он хочет встретиться и как активно будет влиять на среду.
Методология. Методологически теоретико-поведенческая модель в первую очередь ориентирована на эксперимент, благодаря которому и возможно причинное объяснение взаимосвязей. Крайняя позиция некоторых сторонников этой модели состоит в том, что соответствующие знания дает только эксперимент, что и терапия в каждом конкретном случае тоже должна рассматриваться как эксперимент: гипотеза на диагностической фазе, планомерная интервенция и оценка эффекта, верифицирующих или нет начальные предположения.
Трудности, прежде всего, в том, что исследование и терапия преследуют разные цели. Первый – получение новых знаний, которые строятся уже на известных знаниях, и которые приобретаются через варьирование и контроль за условиями. Терапия, напротив, во всех этих возможностях очень ограничена.
Методологическая позиция позволила даже пытаться перенести результаты экспериментов на животных в область терапии человека, например, результаты экспериментов Вольпе с кошками («невротические расстройства»).
Эти и другие ограничения экспериментального исследования в клинической психологии привели к тому, что, исходя из его объяснительного потенциала, оно остается желательными, но, тем не менее, часто должно быть заменено другими эмпирическими источниками познания.
К дискуссии. Уже в конце 60-х годов поведенческие терапевты в большинстве своем оставили радикальные поведенческие позиции, но первоначальное обоснование поведенческой терапии теориями научения упрямо держится до сегодняшнего дня. Против теоретической ориентации ранней поведенческой терапии, основанной на обуславливании, говорит, прежде всего, то, что множество различных процессов научения не позволяют так просто их редуцировать лишь к двум простейшим формам научения. К тому же проблематичной является и возможность перенесения элементарных определений «стимулов» и «реакций», которые частенько апробированы в экспериментах с животными, на сложные структуры человеческих психических процессов.
Противоречивость бихевиорального объяснительного подхода проявляет себя особенно при том бихевиорально-терапевтическом подходе, который оперирует концепцией самоконтроля: самоконтроль необходим при таких психических проблемах, которые «обладают самоподкрепляющим потенциалом», например, при зависимом поведении (злоупотреблении алкоголем, наркотиками, лекарствами, едой, курением и т. д.) и при выраженном поведении избегания (страх и, прежде всего, фобии). Программы самоконтроля исходят из того предположения, что человек намеренно и планомерно ориентирует свое поведение на представления цели и в смысле этих представлений может его изменять. При этом процессы самонаблюдения, самооценки и самоусиления играют центральную роль во внутренней регуляции собственного поведения. Лишь реконструкция этих подходов на основе эпистомологической модели субъекта (субъектной модели) может объяснить противоречия, которые рождают программы самоконтроля внутри теоретико-поведенческой модели.
В своей емкой книге о принципах поведенческой модификации Бандура (1969, 63) выступает, как против бихевиоральной, так и против психоаналитической позиции: «…человек – это ни интернально побуждемая система и ни пассивно реагирующее на экстернальную стимуляцию существо». Бихевиоральная позиция в дальнейшем обогащалась, прежде всего, когнитивными и социальными (т. е. «интерперсональными») концепциями, которые привели в результате усилий по интеграции различных развитий к более основательному пониманию теоретико-поведенческой модели и поведенческой терапии. Привлечены были, прежде всего, когнитивные процессы регуляции внимания, решения проблем и целенаправленного мышления, переработки информации, мотивации, ожиданий самоэффективности и т. д., а также научение через наблюдение, символические и интерперсональные сравнения. Сегодня можно больше говорить о социально-когнитивной поведенечской терапии. Поэтому современную поведенческую терапию можно характеризовать следующим образом:
- Базисом поведенчески-терапевтического знания являются знания, добытые из систематического эмпирического исследования и связывающие основания психологического знания с их применением.
- Биопсихсоциальная ориентация: принципиально исходит из взаимоотношений между биолого-соматических, психических и контекстуальных условий, которые должны учитываться при этиопатогенезе и терапии.
- Ориентация на изменения: процессы человеческих изменений следует понимать особенно дифференцированно.
- Систематическое и целенаправленное лечение: идентификация проблемы (диагностика) – интервенция – оценка.
- Ориентация на специфичность расстройства: развитие концепций расстройства и терапии для специфических расстройств.
Слайд 69. Когнитивная модель. Уже к началу 60-х годов появились вместе с «рационально-эмотивной терапией» А. Эллиса (1962) и «когнитивной терапией» депрессий А. Бека (1963) первые когнитивно ориентированные психотехнологии, которые одновременно также представляли модели возникновения психических расстройств. Оба модельных представления были важными предтечами и первопроходцами когнитивного подхода внутри клинической психологии. Эта модель затем дала много решающих импульсов для этой дисциплины. Можно с полным правом утверждать, что за последние десятилетия когнитивный подход стимулировал появление многих идей. Огромный научный потенциал виден, благодаря тому, что из когнитивной перспективы внесен вклад, по существу, в центральные клинико-психологические темы, как-то: регуляция действием и поведением, переработка информации, концепция Я, понимание эмоций, восприятие социальных отношений, а также темы из психологии развития. Подверглись исследованию, например, значение инсайта, знания (рациональные и иррациональные), убеждения, ожидания, предопыт, объяснения, атрибуции значений, самовосприятие и самооценка, способности преодоления, восприятие ситуаций, среды и других лиц, планы, постановка целей, осознанная, автоматизированная и неосознанная переработка информации, решение проблем и т. д. Специфические теории расстройств уже не могли обойти стороной необходимость учета когнитивных процессов при объяснении и терапии психических расстройств. Одновременно когнитивные теории смогли взять на себя важную функцию мостов, чтобы установить связи между различными клинико-психологическими моделями и стимулировать интегративные подходы. Примерами тому могут служить теории переработки информации и когнитивных схем, которые послужили мостом между психоаналитическими и когнитивными теориями. Теории решения проблем посредничают между теоретико-поведенческими и когнитивными подходами. Стресс - и копинг-теории связывают между собой бихевиоральные, соматические, интерперсональные, когнитивные и эмоциональные аспекты. Интегративный потенциал когнитивных моделей еще далеко не использован полностью. Объединенные в когнитивной модели теории очень разнослойные (разноуровневые). Это связано, между прочим, с тем, что содержание ее заполняется из разных источников: из междисциплинарной «когнитивной науки», из нейронаук, из теории науки, из различных психологических базовых дисциплин, а также из клинико-психологических подходов к определенным психическим расстройствам (например, депрессивных расстройств, эмоциональных расстройств), а также психотерапий (например, РЭТ, гипнотерапия).
Базовые допущения. Общий базис различных когнитивных теорий – это два постулата об отношениях между индивидуумом и средой. Первое допущение говорит, что люди, направляемые их знаниями и целями, влияют на свое окружение активно, формируя его. Второе допущение гласит, что среда влияет на переживание и поведение человека в меньшей степени прямо и непосредственно, но, прежде всего, через его воспринятую и значениями наполненную субъективную реальность - человек «конструирует» свою реальность. Это допущение обозначается как «когнитивный конструктивизм». В целом когнитивная модель отражает представление о познающем и рефлексирующем человеке. Содержательно процессам постановки целей, восприятия, знания, оценивания, объяснения и т. д. придается очень большое значение для развития и изменения психологических проблем. Чтобы выразить постановку акцентов и при обозначении нарушенного переживания и поведения, в большинстве случаев ведут речь не о «расстройстве» или «бросающемся в глаза», а о психологических проблемах.
Одним из основателей точки зрения, что люди реагируют, прежде всего, на ими же «конструируемую» реальность, является Д. Келли (1955): «Процессы человека регулируются психологическим способом, которым он антиципирует события». Субъективная реальность конструируется человеком и формулируется в более или менее ясно «личностных конструктах», с помощью которых человек пытается понять самого себя и мир и их преодолеть. Конструкты служат человеку, как и исследователю, для понимания среды (или предмета исследования); они сравнимы с гипотезами, которые могут быть модифицированы опытом. Проблемы способности приспособления человека к своей среде, между прочим, возникают благодаря тому, что конструкты находятся в противоречии друг к другу, или что отдельные конструкты изменяются таким образом, который нарушает общую систему. На основании этих допущений становятся возможными различные способы реконструирования и оказания помощи. Таким образом, эта теория, которая возникла еще до «когнитивного поворота» в психологии, предоставляет важные основания для более поздних когнитивно-клинических подходов.
В когнитивном конструктивизме допускается, что люди добывают их знания активно и антиципаторно, конструируя свое восприятие окружающего мира согласно своим предзнаниям, своему опыту, своим убеждениям и т. д. Воспринятое понимается как результат конструированной индивидуумом активности. Только маленькая часть этих конструирующихся когнитивных порядковых процессов осуществляется осознанно, в то время как большая часть протекает «молча», ниже порога осознавания. Эта конструктивисткая точка зрения представлена в клинической психологии и психотерапии не только в рамках когнитивной модели, но также внутри интерперсональной модели, например, в системной терапии. Постулируется, что все восприятия и когниции представляют собой активные конструкции человека, которые не говорят о реальности, и что все познание справедливо по отношению к познающему субъекту, говорится о радикальном конструктивизме. В связи с этим конструктивизму ставится вопрос, какие восприятия в каком объеме конструируются человеком, и насколько сильно они связаны с реальностью. Клинико-психологически этот вопрос является осробенно релевантным тогда, когда надо решать, насколько эти конструкции действительности человека являются адекватными и понятными: являются, например, негативные убеждения, которые имеет депрессивная пациентка относительно себя и ее опыта, реалистичными или нет. Эллис представляет в связи с этим рационалистическую позицию, когда он рассматривает иррациональность убеждений как решающую причину психических расстройств.
Переработка информации. Как происходит искажение восприятия реальности? Почему неприятные события вспоминаются реже? Как приобретаются определенные убеждения (о собственной личности, о социальных отношениях, о видении мира), и почему они так упорно оберегаются? Почему отдельные ситуации в детстве или единичные события в жизни человека приобретают такое значение для его субъективного жизненного процесса? Почему опять же другой опыт остается неосознанным? Почему депрессивные люди не хотят расстаться с мыслью, что они сами во многом недееспособны и что их настоящее и будущее не оставляет им никакой надежды? Подходы в рамках переработки информации порой выступают даже как самостоятельная «парадигма» для клинической психологии.
Многие из этих вопросов находятся во взаимосвязи с неосознаваемыми процессами переработки информации. Понимание неосознаваемых процессов частенько связывают с психоанализом как наиболее влиятельной теорией, с ними работающей. Ее понимание неосознаваемого, как известно, строится на топографической теории Фрейда, которая считает, что неосознаваемые процессы активно влияют на поведение и переживание и организованы по-другому, и следуют другим правилам, чем осознаваемые процессы. Они никогда или лишь в исключительных случаях (например, во сне) могут быть доступными сознанию. От этого «психодинамического неосознаваемого» следует отличать когнитивно-психологическую концепцию неосознаваемого. Кильстром, Барнгардт и др (1992, 789) пишут, что «психодинамическое неосознаваемое «горячее» и «мокрое», поскольку оно рассматривается концептуально; с одной стороны, оно связано с желанием и злостью (сексуальностью и агрессией), с другой - как нечто примитивное и иррациональное. Представление о неосознаваемом в современной психологии, напротив, покладистей и мягче, связанное с реальностью и рациональней. Общим для обоих представлений является то, что переживание и поведение в большей части протекают неосознаваемо. Экспериментальные исследования могли, например, показать, что имеются непосредственные и пролонгированные последствия «едва воспринимаемых», «воспринимаемых и незаметных», а также «заметных, но опять забытых» событий (сублиминальное восприятие или субцепции, селективное внимание, селективное забывание). Посредством упражнения мысли и действия могут так быть автоматизированы, что осуществляться автоматизировано, т. е. не контролироваться сознательно, быть непроизвольными и выполняться без усилий («автоматические мысли»). В клинических случаях это доказывается, когда пациенты не осознают события, которые на них действовали. Уже в конце 19-го столетия П. Жане (1889) описал такие процессы нарушения сознания у истерических пациентов, которые теряли память без каких-либо органических оснований или теряли способность видеть или слышать. Жане смог, благодаря тщательному изучению, показать, что эти функциональные расстройства могут быть приведены в соответствие с актуальными или прошедшими событиями. Он обозначил эти явления как disagregation (дисинтеграции), а сегодня мы говорим о диссоциации или диссоциаивных расстройствах: нормальные интегрированные психические события раздрабливаются на части, которые полностью уже сознанию недоступны. Жане объяснял эти наблюдения тем, что травматический опыт перемещаются в развивающееся бессознательное. Иначе, чем в психоаналитической теории, Жане предположил, что это бессознательное не предшествует, а образуется лишь вместе с этим опытом, и что оно не обладает собственной динамикой. К диссоциативным расстройствам относится также множественное расстройство личности - индивид переживает себя во многих личностных идентичностях и состояния деперсонализации и дереализации (индивид воспринимает себя самого и свое окружение как нереальное, отдаленное от него или протекающее автоматически).
Да и в нормальном поведении случается, что очень сложные образцы поведения непосредственно доступны без того, чтобы быть осознаваемыми индивидом во всех аспектах. Это справедливо, например, для способов интерактивного поведения, направляемого, так называемыми, когнитивными схемами (имплицитное или молчаливое знание). Схемы организуют имеющийся опыт и воспоминания, они направляют поиск и переработку новой информации, а также действия человека. При активировании части схемы (одного из признаков), активируется вся схема. Когнитивные схемы или карты – это приобретенные в процессе социализации программы, которые организуют и направляют переработку опыта (например, как воспринимаются события) и готовность к действию индивида. Когнитивно-аффективные схемы привлекаются для объяснения возникновения психических расстройств, их терапии (например, депрессий – Бек и др, 1992, шизофрении – Чомпи, 1994, различных расстройств – Гуидано, 1987, Махони, 1991), клинических оценок и диагнозов.
Когнитивные теории деятельности. Понятие деятельности (действия) является основанием целого ряда теорий, можно приписать эпистемологически субъективным моделям. Действия – это такие способы поведения, которые намеренно ориентированы на достижения цели и которые полностью осознаются действующим индивидом.
Как специфическая форма теории действия понимается социально-когнитивная теория научения. Первичная цель этой теории объяснить общие процессы изменения вплоть до развития личности («theory of change“). Предполагается, что такие процессы изменения запускаются
- определенными способностями и компетенциями,
- символизированием, которое придают событиям и опыту значение, форму и постоянство (символизирующая компетентность),
- предварительным размышлением и планированием (антиципаторная компетентность),
- заменяющим научением через наблюдение (компетенция заменяющего научения),
- саморегулирующей компетентностью, т. е. способностью регулировать через собственные действия внутренние стандарты, ценности и цели,
- саморефлексующей компетентностью, т. е. способность размышлять о собственном опыте и получать тем самым новые знания о себе и окружающем мире.
Дефицит этих компетентностей (например, сверхгенерализация или неправильная антиципация угрожающих событий), неблагоприятный опыт научения (например, неадекватные социальные модели) или экстремальный, перенапрягающий индивида опыт могут вести к тому, что индивид больше не в состоянии адекватно преодолевать обыденные, но особенно стрессовые жизненные события. Обладающий достаточным количеством этих компетенций может их использовать, чтобы успешно справляться с трудностями. Если их не хватает, трудности представляются запредельными либо развиваются напряженные неадекватные представления (наприемр, «страх перед страхом»), усиливаются эти страхи, развиваются соматические расстройства, повышенная самозащита, выраженное поведение избегания.
Решающую функцию приобретает, согласно Бандуре, так называемая self efficacy – самоэффективность индивида, т. е. его оценка, в какой степени он контролирует ситуации, события, которые влияют на его жизнь. Если у клиента /пациента дефицит самоэффективности выявлен в начале или в процессе терапии, то с ним надо обязательно и систематически работать, и его устранить.
Антропологические допущения. С возникновением когнитивной модели сформировалась в клинической психологии и другая картина человека, которая исходит из представления о познающем человеке. Эпистемологическая субъектная модель понимает человека как познающего и рефлексирующего субъекта, который активно и самоопределяюще формирует окружающий мир. В этом формирующем процессе представлено и субъективное восприятие мира, которое не в малой части своей рассматривается как социально обусловленное. Субъект «рефлексивен», поскольку он может обратить к себе самому свое мышление.
Эти представления отграничивают бихевиоральные и психодинамические модельные представления, которые подчеркивают влияние объективных условий (бихевиоризм) или интрапсихических побудительных сил (психоанализ). Такое понимание и отграничение имеют свои преимущества и недостатки: с одной стороны - и это следует оценить позитивно – если демонстрируются осознаваемые, направляемые здравым смыслом, произвольные и саморефлексивные части человеческого действия, а также показывается, как процессы планирования, конструирования действительности, инсайта, субъективного объяснения и оценивания и т. д. обусловливают действие. С другой стороны – и в этом слабость модели – если только ограничено привлекаются мощные детерминанты поведения как аффективные побудители человеческого поведения, объективные факторы среды и биолого-организменные \телесные процессы. Правда, предпринимаются попытки преодоления этих ограничений.
Методология. Методологически лейтмотив когнитивной клинико-психологической модели состоит в том, чтобы привести к усилению и новому развитию качественных, герменевтических исследовательских подходов, поскольку последние делают возможным прямой доступ к субъективным восприятиям, конструктам, знаниям и опыту. Исходя из этого, было предложено много диагностических техник, чтобы понять клинически релевантные когнитивные процессы. Но и роль диагностируемого индивида существенно при этом изменилась, поскольку он мигрировал от «исследуемого объекта» к соучаствующему исследуемому партнеру. Требование было выдвинуто, чтобы экспериментальную методику так модифицировать. Чтобы изучаемый индивид превратился в партнера его изучения, чтобы его понимание цели эксперимента, его «определение ситуации» и его собственная оценка «результатов» были учтены как данные исследования, которые следует оценить и обсуждать.
Качественно-герменевтические исследовательские подходы должны быть проверены на предмет «внутренней» и «внешней» валидности исследования: Внутренняя валидность в опасности, если результаты исследования находятся под влиянием неконтролируемых факторов, а потому выводы оказываются недостоверными. Внешняя валидность, напротив, относится к обобщающей способности результатов исследования относительно других (исследуемых) лиц, ситуаций, признаков и т. д. Внешняя валидность качественно-герменевтической процедуры – ее обобщающая способность – часто очень ограничена, поскольку эти исследования в большинстве проводятся на небольшом количестве случаев или на малом количестве групп испытуемых. Также и внутренняя валидность этих исследований представляется часто проблематичной, поскольку особенности интеракций между исследователем и исследуемым, исследовательской ситуацией, различным протеканием исследования у различных испытуемых или не подающиеся стандартизации оценки оказывают влияние на результаты. Поэтому в рамках когнитивной модели предпринимаются большие усилия, чтобы результаты обезопасить методически и, по меньшей мере, обеспечить их внутреннюю валидность насколько возможно. Этого добиваются посредством прежде всего тщательным документированием, формализацией процесса исследования и оценивания, а также посредством критической проверки диалогов, например, посредством «сбивающих вопросов» или посредством независимого оценивания аудио - или видео-документированного поведения.
К дискуссии. Когнитивная модель является одним из продуктивнейших подходов последней четверти прошлого и начала этого столетия. Продуктивность ее для клинической психологии состоит не только в том, что внутри этого подхода возник спектр когнитивно ориентированных этиологических теорий и психотехнологий, но, прежде всего, в интегративном влиянии. Это стало возможным потому, что представители этой модели не понимали себя основателями клинико-психологической или психотерапевтической «школы», которую следует отграничить от других. Интегративность проявилась, по меньшей мере, в трех различных сферах:
Во-первых, посредством когнитивных подходов были установлены связи между различными клинико-психологическими моделями и это послужило их креативному развитию. Примерами тому являются концепции сознательной и бессознательной переработки информации или когнитивно-психодинамические Я-концепции и терапевтические подходы.
Во-вторых, этот подход поднял вопросы, которые имеют значение для всех клинико-психологических моделей. Важнейшим примером тому может быть базовое допущение о познающем и активно воздействующем на обкружающий мир человеке.
В-третьих, из когнитивных представлений возникли интересующие многих клинико-психологические темы, как то: значение эмоций, Я \Самости и развития индивида, самоуправляющее и самоопределяющее поведение и т. д.
Открытость представителей этой модели относительно возможности ее дальнейшего развития гарантирует, что эта модель останется значимой для клинической психологии и в будущем. (Бастине, 1998, 107).