Archive > июня 2012

АКМЕИЗМ

*Акмеизм как течение модернистского искусства сформировался в рамках символизма. Группа поэтов (Н. Гумилев, С. Городецкий, А. Ахматова и др.) из числа посетителей салона Вяч. Иванова выде­лилась в самостоятельную организацию. В названиях своего кружка они подчеркивали значительность намерений и профессионализм: «Поэтическая академия», «Цех поэтов». Овладев поэтическим мастер­ством, ставили себе целью опередить своих учителей. Акмеисты, как подчеркивал Н. Гумилев, не отвергали символизм, они стремились лишь нейтрализовать его крайности. Они считали, что увлечение воп­росами бытия уводило символистов от реальной действительности. Акмеисты проповедовали здоровое мироощущение, утверждали цен­ность жизни, красоту земного мира. Неприязнь к метафорическим аб­стракциям сопрягалась с пафосом литературного совершенства.

Называя символизм «достойным отцом», Н. Гумилев вместе с тем утверждал необходимость нового направления. Этимология названии группы (высшая степень чего-то, цветущая пора) свидетельствовала об уверенности в создании действительно художественных ценностей.

В программной статье «Наследие символизма и акмеизм» Н. Гу­милев сформулировал эстетические принципы своей группы и от­ношение акмеистов к традициям предшественников. Ориентация на Шекспира объяснялась вниманием к внутреннему миру человека. Рабле признавался учителем в показе «мудрой физиологичности»; из французских поэтов были выделены Ф. Вийон и Т. Готье.

Произведения акмеистов печатались в журнале «Аполлон». Про­существовавший недолго первый «Цех поэтов» (1911—1914) был во­зобновлен на короткое время уже после Октябрьской революции.

Акмеизм в истории отечественной литературы остался все-таки эпизодом, а не школой, имеющей последователей. Резкие слова Блока (статья «Без божества, без вдохновенья») об акмеистах заставляют еще раз осознать невозможность восприятия творчества выдающегося поэта в рамках школы. «Гумилев и некоторые другие «акмеисты», несомненно даровитые,— писал А. Блок,— топят сами себя в холод­ном болоте бездонных теорий всяческого формализма».*

Журналы «аполлон», «Гиперборей»

Философия:

-отрицание мистических устремлений символов

-самоценность земного, посюстороннего мира

-конкретность, вещность, иллюстративность

Особенности стиха:

-название вещей своим именами, слово во всех его значениях

-ясность и доступность

-вещность стихов, преобладание имен существительных, незначительная роль глаголов

-ослабление стиховой напевности, тяготение к оборотам простого разговорного языка

«всегда помнить о непознаваемом, но не оскорбить своей мысли о нем более или менее вероятными догадками»

ФУТУИЗМ

*В определенном смысле наследниками символизма были и фу­туристы. Это крайнее по эстетическому радикализму направление возникло в 1910 году. Дата определяется по выпуску их первой про­граммной книжки «Садок судей». Один из ее авторов, В. Хлебников, придумал русский вариант названия группы — «будетляне». А в «По­щечине общественному вкусу» (1912) были сформулированы их тре­бования к новому и старому искусству и утверждались «права поэтов».

«Только мы — лицо нашего времени,— заявляли будетляне,— Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ре­мизовым, Аверченкам, Черным, Кузьминым, Буниным и проч., и проч. нужна лишь дача на реке. С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!.. Мы приказываем чтить права поэтов на непре­одолимую ненависть к существовавшему до них языку». Претензии на вселенский масштаб, на единственность форму­лировались броско, заведомо скандально. Установка на эпатаж обы­вателя охватывала и творческую интеллигенцию. Эта скандальность, непонятность, надуманность были причиной того, что футуризм в процессе изучения истории отечественной литературы дольше дру­гих модернистских течений оставался за пределами серьезного вни­мания. Он «как бы не подлежал оправданию» (В. Терехина).

Вместе с тем именно футуристам удалось наиболее выразитель­но передать ощущение раскола мира, создать картину мира в его ха­осе. «Русский футуризм,— писал А. Блок,— был пророком и предте­чей тех страшных карикатур и нелепостей, которые явила нам эпоха войн и революций».

В отличие от акмеистов, футуристы готовы были с презрением отвернуться от предшественников. «Русская литература до нас — фу­туристов,— утверждал А. Крученых,— была спиритической и плак­сиво-худосочной». В 1912 году Крученых создал свою декларацию О заумном языке, то есть языке, строящемся вне логики познания, по логике эмоций. Долгое время опыты футуристов в области «за­уми», их рассуждения о «самовитом слове» вызывали интерес запад­ных ученых, но не становились предметом изучения отечественных исследователей. Многим непонятное казалось просто вычурным, освобождение слова от смысла представлялось абсурдом. В то же время футуристы в своем понимании важности слова обратили вни­мание читателей прежде всего к языку литературы. Еще предстоит разобраться в «лабораториях слова» А. Крученых и В. Хлебникова, в системе обнажения приема, в методах словоустройства.

Футуризм в России был представлен несколькими группами: кубофутуристы (В. Маяковский, А. Крученых, В. Хлебников); эго­футуристы (И. Северянин); «Мезонин поэзии» (В. Шершеневич); «Центрифуга» (Б. Пастернак).*

Журнал «пощечина общественному вкусу»

Философия:

-утопическая мечта о создании сверхискусства

-рациональное обоснование творчеств с опорой на фундаментальные науки

-мироздание во всей безгрешности пространства и времени

Особенности стиха:

-композиционные и графические эффекты

-введение стилистически неуместных слов

-стремление через звучание слова вернуться к основами природы

«Непонимание или неполное понимание в искусстве – не всегда недостаток, а порой необходимое условие полноценного восприятия»

ИМАЖИНИЗМ

Имажини́зм — литературное направление в русской Поэзии XX века, представители которого заявляли, что цель творчества состоит в создании Образа. Основное выразительное средство имажинистов — Метафора, часто метафорические цепи, сопоставляющие различные элементы двух образов — прямого и переносного. Для творческой практики имажинистов характерен Эпатаж, Анархические мотивы. На стиль и общее поведение имажинизма оказал влияние Русский футуризм.

История

Имажинизм как поэтическое движение возник в 1918 году, когда в Москве был основан «Орден имажинистов». Создателями «Ордена» стали приехавший из Пензы Анатолий Мариенгоф, бывший Футурист Вадим Шершеневич и входивший ранее в группу новокрестьянских поэтов Сергей Есенин. Черты характерного метафорического стиля содержались и в более раннем творчестве Шершеневича и Есенина, а Мариенгоф организовал литературную группу имажинистов ещё в родном городе. Имажинистскую «Декларацию», опубликованную 30 января 1919 г. в воронежском журнале «Сирена» (а 10 февраля также в газете «Советская страна», в редколлегию которой входил Есенин), кроме них подписали поэт Рюрик Ивнев и художники Борис Эрдман и Георгий Якулов. К имажинизму также примкнули поэты Иван Грузинов, Матвей Ройзман, Александр Кусиков, Николай Эрдман.

В 1919—1925 гг. имажинизм был наиболее организованным поэтическим движением в Москве; ими устраивались популярные творческие вечера в артистических кафе, выпускалось множество авторских и коллективных сборников, журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасном» (1922—1924, вышло 4 номера), для чего были созданы издательства «Имажинисты», «Плеяда», «Чихи-Пихи» и «Сандро» (двумя последними руководил А. Кусиков). Ряд поэтов выступил с теоретическими трактатами («Ключи Марии» Есенина, «Буян-остров» Мариенгофа, «2х2=5» Шершеневича, «Имажинизма основное» Грузинова). Имажинисты также приобрели скандальную известность своими эпатажными выходками.

Помимо Москвы («Орден имажинистов» и «Ассоциация вольнодумцев») центры имажинизма существовали в провинции (например, в Казани, Саранске, в украинском городе Александрии, где имажинистскую группу создал поэт Леонид Чернов), а также в Петрограде-Ленинграде. О возникновении петроградского «Ордена воинствующих имажинистов» было объявлено в 1922 г. в «Манифесте новаторов», подписанном Алексеем Золотницким, Семеном Полоцким, Григорием Шмерельсоном и Влад. Королевичем. Потом, вместо отошедших Золотницкого и Королевича, к петроградским имажинистам присоединились Иван Афанасьев-Соловьёв и Владимир Ричиотти, а в 1924 году Вольф Эрлих.

Организационно имажинизм фактически распался к 1925 году: в 1922 году эмигрировал Александр Кусиков, в 1924 году о роспуске «Ордена» объявили Сергей Есенин и Иван Грузинов, другие имажинисты отошли от поэзии, обратившись к прозе, драматургии, кинематографу. Деятельность «Ордена воинствующих имажинистов» прекратилась в 1926 году, а летом 1927 года было объявлено о ликвидации «Ордена имажинистов». Взаимоотношения и акции имажинистов были затем подробно описаны в воспоминаниях Мариенгофа, Шершеневича, Ройзмана.

Характерно сосуществование одновременно разных направлений. Модернизм, реализм вместе. Новое в рамках старого. Одинаковые темы звучат в творчестве писателей разных направлений. Вопросы о жизни и смерти, вере, смысле жизни, добре и зле. На рубеже XX апокалиптические настроения. И рядом с этим гимн человеку. 1903 г. Горький. Поэма в прозе «Человек». Ницше – кумир для Горького, Куприна и др. У него поднимаются вопросы о самоуважении, достоинстве и значимости личности. Куприн «Поединок». Интересен Фрейд, интерес к подсознанию. «Человек – это звучит гордо». Внимание к человеку. У Сологуба наоборот к маленькому человеку внимание. Андреев заставил воспринять мысли о гордом Человеке обыкновенного среднего обывателя и привёл его к осознанию невозможности жизни. Проблема личности. Поиск, вопросы о жизни и смерти на равных. Мотив смерти почти в каждом стихотворении. Поиски смысла и опоры в человеке, след-но встал вопрос о вере и безверии. К дьяволу обращаются не меньше, чем к Богу. Попытка понять, чего больше: дьявольского или божеского. Но начало века – это всё-таки эпоха расцвета. Высокий уровень искусства слова. Реалисты: Толстой, Чехов, Куприн, Бунин.

Писатели рассчитывали на думающего читателя. Открытое звучание авторского голоса у Горького, Блока, Куприна, Андреева. Мотив ухода, разрыва с домом, средой, семьёй у знаньевцев.

Издательство «Знание». Принципиально ориентировалось на реалистическую литературу. Существует «общ-во грамотных». Они занимаются распространением грамотности. Там работает Пятницкий. В 1898 из этого общества выделяется изд-во «Знание» по его инициативе. Сначала издают научные произведения. Общеобразовательную литературу. На рубеже века приглашают Горького и демократически настроенных писателей. Они собирают вокруг себя Бунина, Куприна, Вересаева, Чирикова, Андреев, Гарин-Михайловский и др. Стали выпускать не журнал, а сборники. В 1904 – первый коллективный сборник «знаньевцев». Вышло 40 сборников за 13 лет. Вышли собрания сочинений Горького, Бунина. Гррький ведал художественной лит-рой, а Пятницкий научной. И отвечал за переводы. У сборников чуть меньше цензура, чем у журналов и не связано со сроками.

«Шиповник». 26 сборников. Петербургское издательство. Тут много «знаньевцев» - Куприн, Бунин, Андреев, Серафимович. По альманахам узнали А. Толстого («Чудаки», «Заволжье»), Б. Зайцева. Альманахи, по которым можно посмотреть литературный процесс.

В Москве 8 сборников «Слова», 20 «Земли». В них не было характерного для «Знания» интереса к социальной проблематике. В 1915 г. Горький выпускал журнал «Летопись» на базе издательства «Парус». Цель издания – привлечь внимание к общечеловеческим ценностям, противостоять шовинизму.

Все издательства публиковали реалистические произведения. «Мир искусства» - первое модернистское изд-во. 1898 г. И одноимённый журнал. Организатор выпуска – Дягилев. Тут символисты до 1903, а потом у них журнал «Новый путь». «Скорпион» («Весы»)в Петербурге, «Гриф» («Золотое руно») в Москве.

«Сатирикон» и «Новый сатирикон». Аверченко, Тэффи, Саша Чёрный, Бухов.

Общая характеристика литературы начала века (направления, издательства, проблематика прозы, мотивы в поэзии).

Конец XIX — начало XX вв. стали временем яркого расцвета русской культуры, ее "серебряным веком" ("золотым веком" называли пушкинскую пору). В науке, литературе, искусстве один за другим появлялись новые таланты, рождались смелые новации, состязались разные направления, группировки и стили. Вместе с тем культуре "серебряного века" были присущи глубокие противоречия, характерные для всей русской жизни того времени.

Стремительный рывок России в развитии, столкновение разных укладов и культур меняли самосознание творческой интеллигенции. Многих уже не устраивали описание и изучение зримой реальности, разбор социальных проблем. Притягивали вопросы глубинные, вечные — о сущности жизни и смерти, добре и зле, природе человека. Ожил интерес к религии; религиозная тема оказала сильнейшее влияние на развитие русской культуры начала XX века.

Однако переломная эпоха не только обогащала литературу и искусство: она постоянно напоминала писателям, художникам и поэтам о грядущих социальных взрывах, о том, что может погибнуть весь привычный уклад жизни, вся старая культура. Одни ждали этих перемен с радостью, другие — с тоской и ужасом, что вносило в их творчество пессимизм и надрыв.

На рубеже XIX и XX вв. литература развивалась в иных исторических условиях, чем прежде. Если искать слово, характеризующее важнейшие особенности рассматриваемого периода, то это будет слово "кризис". Великие научные открытия поколебали классические представления об устройстве мира, привели к парадоксальному выводу: "материя исчезла". Новое видение мира, таким образом, определит и новое лицо реализма XX в., который будет существенно отличаться от классического реализма предшественников. Также сокрушительные последствия для человеческого духа имел кризис веры ("Бог умер!" — воскликнул Ницше). Это привело к тому, что человек XX века все больше стал испытывать на себе влияние безрелигиозных идей. Культ чувственных наслаждений, апология зла и смерти, воспевание своеволия личности, признание права на насилие, обернувшееся террором — все эти черты свидетельствуют о глубочайшем кризисе сознания.

В русской литературе начала XX века будут чувствоваться кризис старых представлений об искусстве и ощущение исчерпанности прошлого развития, будет формироваться переоценка ценностей.

Обновление литературы, ее модернизация станут причиной появления новых течений и школ. Переосмысление старых средств выразительности и возрождение поэзии ознаменуют наступление "серебряного века" русской литературы. Термин этот связывают с именем Н. Бердяева, употребившего его в одном из выступлений в салоне Д. Мережковского. Позже художественный критик и редактор "Аполлона" С. Маковский закрепил это словосочетание, назвав свою книгу о русской культуре рубежа столетий "На Парнасе серебряного века". Пройдет несколько десятилетий и А. Ахматова напишет "…серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл".

Хронологические рамки периода, определяемого этой метафорой, можно обозначить так: 1892 — выход из эпохи безвременья, начало общественного подъема в стране, манифест и сборник "Символы" Д. Мережковского, первые рассказы М. Горького и т. д.) — 1917 год. По другой точке зрения, хронологическим окончанием этого периода можно считать 1921—1922 годы (крах былых иллюзий, начавшаяся после гибели А. Блока и Н. Гумилева массовая эмиграция деятелей русской культуры из России, высылка группы писателей, философ и историков из страны).

Русская литература XX века была представлена тремя основными литературными направлениями: реализмом, модернизмом, литературным авангардом.

Представители литературных направлений

Старшие символисты: В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, Ф. К. Сологуб и др.

Мистики—богоискатели: Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, Н. Минский.

Декаденты—индивидуалисты: В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Ф. К. Сологуб.

Младшие символисты: А. А. Блок, Андрей Белый (Б. Н. Бугаев), В. И. Иванов и др.

Акмеизм: Н. С. Гумилев, А. А. Ахматова, С. М. Городецкий, О. Э. Мандельштам, М. А. Зенкевич, В. И. Нарбут.

Кубофутуристы (поэты "Гилеи"): Д. Д. Бурлюк, В. В. Хлебников, В. В. Каменский, В. В. Маяковский, А. Е. Крученых.

Эгофутуристы: И. Северянин, И. Игнатьев, К. Олимпов, В. Гнедов.

Группа "Мезонин поэзии": В. Шершеневич, Хрисанф, Р. Ивнев и др.

Объединение "Центрифуга": Б. Л. Пастернак, Н. Н. Асеев, С. П. Бобров и др.

Одним из интереснейших явлений в искусстве первых десятилетий XX века было возрождение романтических форм, во многом забытых со времен начала прошлого столетия. Одну из таких форм предложил В. Г. Короленко, чье творчество продолжает развиваться в конце XIX и первые десятилетия нового века. Иным выражением романтического стало творчество А. Грина, произведения которого необычны своей экзотичностью, полетом фантазии, неискоренимой мечтательностью. Третьей формой романтического явилось творчество революционных рабочих поэтов (Н. Нечаева, Е. Тарасова, И. Привалова, А. Белозерова, Ф. Шкулева). Обращаясь к маршам, басням, призывам, песням, эти авторы поэтизируют героический подвиг, используют романтические образы зарева, пожара, багровой зари, грозы, заката, безгранично расширяют диапазон революционной лексики, прибегают к космическим масштабам.

Особую роль в развитии литературы XX века сыграли такие писатели, как Максим Горький и Л. Н. Андреев. Двадцатые годы — сложный, но динамичный и творчески плодотворный период в развитии литературы. Хотя многие деятели русской культуры оказались в 1922 году выдворенными из страны, а другие отправились в добровольную эмиграцию, художественная жизнь в России не замирает. Наоборот, появляется много талантливых молодых писателей, недавних участников Гражданской войны: Л. Леонов, М. Шолохов, А. Фадеев, Ю. Либединский, А. Веселый и др.

Тридцатые годы начались с "года великого перелома", когда резко были деформированы основы прежнего российского жизнеустройства, началось активное вмешательство партии в сферу культуры. Арестовываются П. Флоренский, А. Лосев, А. Воронский И Д. Хармс, усилились репрессии против интеллигенции, которые унесли жизни десятков тысяч деятелей культуры, погибли две тысячи писателей, в частности Н. Клюев, О. Мандельштам, И. Катаев, И. Бабель, Б. Пильняк, П. Васильев, А. Воронский, Б. Корнилов. В этих условиях развитие литературы происходило чрезвычайно затрудненно, напряженно и неоднозначно.

Особо рассмотрение заслуживает творчество таких писателей и поэтов, как В. В. Маяковский, С. А. Есенин, А. А. Ахматова, А. Н. Толстой, Е. И. Замятин, М. М. Зощенко, М. А. Шолохов, М. А. Булгаков, А. П. Платонов, О. Э. Мандельштам, М. И. Цветаева.

Священная война, начавшаяся в июне 1941 года, выдвинула перед литературой новые задачи, на которые сразу же откликнулись писатели страны. Большинство их оказалось на полях сражений. Более тысячи поэтов и прозаиков вступили в ряды действующей армии, став прославленными военными корреспондентами (М. Шолохов, А. Фадеев, Н. Тихонов, И. Эренбург, Вс. Вишневский, Е. Петров, А. Сурков, А. Платонов). Произведения различных родов и жанров включились в борьбу с фашизмом. На первом месте среди них была поэзия. Здесь надо выделить патриотическую лирику А. Ахматовой, К. Симонова, Н. Тихонова, А. Твардовского, В. Саянова. Прозаики культивировали свои самые оперативные жанры: публицистические очерки, репортажи, памфлеты, рассказы.

Реалистические издательства:

Знание (выпуск общеобразовательной литературы – Куприн, Бунин, Андреев, Вересаев); сборники; соц. Проблематика

Шиповник (Спб) сборники и альмахи

Слово (Москва) сборники и альманахи

Горький выпускает литературно-политический журнал «Летопись» (издв-во Парус)

«Мир искусства» (модернист. Искусство; одноименный журнал) – Дягилев основатель

«Новый путь», «Скорпион», «Гриф» - символист.

«Сатирикон», «Новый сатирикон» - сатира (Аверченко, С. Черный)

*Наиболее значительным течением в русском модернизме был символизм. Он возник в начале 90-х годов XIX века и просущество­вал два десятилетия. Художественным и публицистическим органом символистов был журнал «Весы» (1904-1909).

К старшим символистам (90-е годы), утвердив­шим название и принципы нового искусства, принадлежали В. Брю­сов, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, К. Бальмонт. Второе поколение символистов пришло в литературу уже в начале XX века — А. Блок, A. Белый, С. Соловьев, Эллис.

Идеологом, вдохновителем символистов был поэт и философ B. Соловьев (1853—1900). Символистам оказалась близка его идея Души Мира, Вечной Женственности, Духа Музыки. Младшее поко­ление символистов ориентировалось и на позицию И. Анненского
(1856—1909), его «муки идеала».

В основе мира символисты видели не материальную, а идеаль­ную сущность. В окружающей реальности — лишь знаки, символы этой сущности. Истоки такого восприятия они находили в филосо­фии. Так, Платон сравнивал реальность с пещерой, куда проника­ют только блики, тени подлинного ирреального мира. Человек может лишь догадываться по этим теням-символам о том, что происходило за пределами пещеры. В этом же ключе звучали рассужде­ния И. Канта.

Существуя в бытовом, реальном мире, человек ощущает свою связь с миром бытийным, ирреальным, пытается проникнуть в него, выйти за пределы «пещеры». Подчеркнем в этой позиции признание первостепенной роли духовного мира человека.

Требует уточнения понятие символ. Мы достаточно часто встре­чаем символическое значение образов в реалистической литературе прошлого. Символикой пронизан фольклор. Модернисты вклады­вали в это слово новый смысловой оттенок. Символ противопостав­лялся аллегории, иносказанию. Как главное в символе подчеркива­лись его многозначность, многообразие ассоциативных связей, целая система соответствий.

Символисты в музыке видели высшую форму творчества, особое внимание уделяли мелодичности. Характер звучания произведения был не менее важен, чем его смысл. А в постижении смысла суще­ственна установка на недоговоренность. Текст должен был оставать­ся загадкой, а художник чувствовал себя творцом, теургом.

Творчество символистов изначально было обращено к избран­ным, посвященным. Поэт рассчитывал на читателя-соавтора, не стре­мясь быть понятым всеми. В одном из лирических стихотворений 3. Гиппиус рефреном звучало признание неопределенности желаний, стремления к тому, «чего нет на свете». Это была определенная про­граммная установка, отказ от внимания к реальной, «настоящей» жизни.

Отказываясь от изображения конкретного мира, символисты об­ращались к проблемам бытия. Однако именно реальная жизнь вно­сила свои коррективы. Неудовлетворенность современностью рож­дала мотив конца мира, была толчком к поэтизации смерти.

В работах литературоведов прошлых лет эти мотивы, как уже говорилось, объяснялись растерянностью перед надвигающейся ре­волюцией. Вместе с тем революционные события 1905 года многие символисты восприняли как начало обновления. Приветствуя раз­рушение старого мира, символисты не наполняли конкретным со­циальным содержанием свои признания. «Ломать я буду с вами, стро­ить — нет!» — утверждал в стихах В. Брюсов. Стихия революции принималась как символ свободы, дальнейшее казалось ее ограни­чением и уже потому отвергалось.*

Старшие символисты:

-приоритет духовных идеалистических ценностей (Мережковский)

-стихийный характер творчества (Бальмонт)

-искусство как наиболее достоверная форма познания (Брюсов)

Младшие символисты:

-необходимость соединить искусство и религию (Белый) – мистические и религиозные настроения

-«трилогия вочеловечевания» (Блок) – движение от музыки запредельного через преисподнюю материального мира и круговерть стихий к «элементарной простоте» человеческих переживаний

Поэзия символистов – это поэзия для избранных, для аристократов духа. «В то время как поэты-реалисты рассматривают мир наивно, как простые наблюдатели, подчиняясь вещественной его основе, поэты-символисты, пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии»

Философия символизма:

-восприятия двоемирия дано только избранным

-софийность, женское начало, соборность

-новая религия – неохристианство (единение души с Богом без посредства с церкви)

Особенности стиха:

-торжественность, высокий стиль

-музыка стиха, эмоциональная ценность звуков

-сложная абстрактная иррациональная метафора

«Символизм делает самый стиль, самое художественное вещество поэзии одухотворенным, прозрачным, насквозь просвечивающим, как тонкие стенки алебастровой амфоры, в которой зажжено пламя»

С 40-х годов прошлого века и до самого конца его в русской литературе господствовал реализм. Новые качества возникали в активном контакте с традицией. Потребность коренных обновлений побуждала к широкому подведению итогов: что принять и от чего отказаться в художественном прошлом. Его восприятие в литературе того времени отличалось особенной интенсивностью.

Преобразование реализма происходит на рубеже веков во всей Европе. Но роль традиций в этом процессе была особенно велика именно в России, потому что здесь классический реализм не только не ослабевает к концу века, а обогащается. В 90-е годы в русскую литературу вступает молодое поколение реалистических художников. Однако начало обновлению реализма положили крупнейшие мастера старших поколений — те, кто непосредственно соединял век нынешний с веком минувшим. Это поздний Л. Толстой и Чехов.

К концу XIX столетия мировое значение толстовской деятельности было в полной мере осознано и за рубежом. Первостепенно важными для литературного процесса оказались завоевания творчества Чехова, создавшего, по словам Л. Толстого, совершенно новые формы письма и в прозе и в драматургии.

Реалистическая литература переходной эпохи в целом не возвысилась до уровня своих великих предшественников. Одно из объяснений тому — особые сложности творческого самоопределения в пору коренной смены ценностей и ориентиров в стране. Но вопреки противоречиям и трудностям направление продолжало интенсивно развиваться, породив особое типологическое качество, которое возникло на почве обновленного восприятия традиций классического реализма и постепенного преодоления концепции детерминизма в натуралистическом духе. Принципиально важно и собственно художественное обновление реализма на рубеже столетий: стилевые искания, выразившиеся в решительных жанровых перестройках, в существенных видоизменениях поэтического языка.

(ИЗ УЧЕБНИКА)

Остались в прошлом утверждения о кризисе реализма на рубеже XX века. Аргументами против подобных заявлений было творчество Л. Толстого, А. Чехова и талантливых писателей следующего поколения, выступивших с реалистическими произведениями (А. Куприн, И. Бунин и др.).

Очевидно, при характеристике литературы начала века надо говорить не о кризисе реализма, а о расширении путей воплощения в литературе кризисных явлений жизни, кризиса сознания.

Творчество А. Чехова и позднего Л. Толстого исследователи рассматривают как высший этап в развитии классического реализма. Оба писателя не искали ответа на традиционные вопросы «кто виноват?» и «что делать?», но показывали, насколько современная жизнь отклоняется от нормы. Л. Толстой в завершенном на рубеже XX века «Воскресении» дал художественное изображение тех государственных институтов — суда, церкви, тюрьмы,— которые позволили ему вскрыть враждебность человеку всей общественной системы. Сходную художественную задачу Толстой решал в драме «Живой труп» (1900). В повести «Хаджи Мурат» (1904) трагическая судьба центрального героя — человека сильного, цельного — раскрыта в противостоянии с той же системой, безразличной к человеку и его национальному менталитету. Толстой давал читателю возможность увидеть и почувствовать не отдельные недостатки и пороки конкретных людей, а основы, корни лживой морали, продажной политики, преступного государства.

В чеховских произведениях читатель погружался в повседневную, обывательскую атмосферу. Показывая житейскую нескладицу, писатель воссоздавал сложность жизни, в которой зло присутствует распыленно и молчаливо, пронизывает быт. Чехов занят не «моральным расследованием», а выявлением причин взаимного непонимания людей, далеких и близких.

Автор подводил героев и читателей к отказу от категоричности суждений, к пониманию сложности каждого человека. В рассказах и повестях Чехова важно не только то, что случается, но и то, что так и не происходит,— осталась в мечтах сестер Прозоровых Москва, не делают решительных шагов герои «Дамы с собачкой» и т. д. Сюжетные ситуации помогают обнаружить меру заблуждения каждого из персонажей. При этом Чехов верил в возможности человека изменить свою жизнь, верил даже в таких слабых, как Лаевский («Дуэль»).

Исследователи подчеркнули содержательную значимость структуры чеховских произведений. Сюжеты «прозрения» — герою открывается смысл его существования, внутренняя потребность противостоять пошлости («Скучная история», «Учитель словесности»). Сюжеты «ухода» — необходимость и осуществление поступка, шага в неизвестность, поворота судьбы («Моя жизнь», «Невеста»), Непонимание, разделяющее персонажей, осознается читателями не только как подтверждение разобщенности людей, но и как толчок к развитию самосознания.

Столкновение концепций, представлений о человеке и мире с реальной жизнью оборачивалось разочарованием, но не останавливало поиски. Для литературы начала века характерны разнообразные формы выражения авторской позиции. Писатели рассчитывали на думающего читателя, но и открыто анализировали его восприятие. Не случайно обилие вопросов, организующих, подталкивающих развитие сюжета: «Почему так устроена жизнь?»; «Кто я?»; «Что же делать, если обманула та мечта, как всякая мечта?».

ХАДЖИ МУРАТ, ПЕРЕСКАЗ

В холодный ноябрьский вечер 1851 г. Хаджи-Мурат, знаменитый Наиб Имама Шамиля, въезжает в немирный чеченский аул Махкет. Чеченец Садо принимает гостя в своей сакле, несмотря на недавний приказ Шамиля задержать или убить мятежного наиба,

В эту же ночь из русской крепости Воздвиженской, в пятнадцати верстах от аула Махкет, выходят в передовой караул три солдата с унтер-офицером Пановым. Один из них, весельчак Авдеев, вспоминает, как от тоски по дому пропил однажды ротные деньги, и в который раз рассказывает, что пошел в солдаты по просьбе матери, вместо семейного брата.

На этот караул выходят посланники Хаджи-Мурата. Провожая чеченцев в крепость, к князю Воронцову, веселый Авдеев расспрашивает об их женах, о детях и заключает: «А какие эти, братец ты мой, гололобые ребята хорошие».

Полковой командир Куринского полка, сын главнокомандующего, флигель-адъютант князь Воронцов живет в одном из лучших домов крепости с женой Марьей Васильевной, знаменитой петербургской красавицей, и её маленьким сыном от первого брака. Несмотря на то что жизнь князя поражает обитателей маленькой кавказской крепости своей роскошью, супругам Воронцовым кажется, что они терпят здесь большие лишения. Известие о выходе Хаджи-Мурата застает их за игрой в карты с полковыми офицерами.

Этой же ночью жители аула Махкет, для очистки себя перед Шамилем, пытаются задержать Хаджи-Мурата. Отстреливаясь, тот прорывается со своим мюридом Элдаром в лес, где ждут его остальные мюриды — аварец Ханефи и чеченец Гамзало. Здесь Хаджи-Мурат ожидает, что ответит князь Воронцов на его предложение выйти к русским и начать на их стороне борьбу против Шамиля. Он, как всегда, верит в свое счастье и в то, что на этот раз все удается ему, как это всегда бывало прежде. Вернувшийся посланник Хан-Магома сообщает, что князь обещал принять Хаджи-Мурата как дорогого гостя.

Рано утром две роты Куринского полка выходят на рубку леса. Ротные офицеры за выпивкой обсуждают недавнюю смерть в бою генерала Слепцова. При этом разговоре никто из них не видит важнейшего — окончания человеческой жизни и возвращения её к тому источнику, из которого она вышла, — а видят только воинскую лихость молодого генерала. Во время выхода Хаджи-Мурата преследующие его чеченцы мимоходом смертельно ранят веселого солдата Авдеева; тот умирает в госпитале, не успев получить письмо матери о том, что жена его ушла из дому.

Всех русских, впервые видящих «страшного горца», поражает его добрая, почти детская улыбка, чувство собственного достоинства и то внимание, проницательность и спокойствие, с которыми он смотрит на окружающих. Прием князя Воронцова в крепости Воздвиженской оказывается лучше, чем ожидал Хаджи-Мурат; но тем меньше он доверяет князю. Он требует, чтобы его отправили к самому главнокомандующему, старому князю Воронцову, в Тифлис.

Во время встречи в Тифлисе Воронцов-отец прекрасно понимает, что не должен верить ни одному слову Хаджи-Мурата, потому что тот всегда останется врагом всему русскому, а теперь всего лишь покоряется обстоятельствам. Хаджи-Мурат в свою очередь понимает, что хитрый князь видит его насквозь. При этом оба говорят друг другу совсем противоположное своему пониманию — то, что необходимо для успеха переговоров. Хаджи-Мурат уверяет, что будет верно служить русскому царю, чтобы отомстить Шамилю, и ручается, что сможет поднять против имама весь Дагестан. Но для этого надо, чтобы русские выкупили из плена семью Хаджи-Мурата, Главнокомандующий обещает подумать об этом.

Хаджи-Мурат живет в Тифлисе, посещает театр и бал, все более отвергая в душе образ жизни русских. Он рассказывает приставленному к нему адъютанту Воронцова Лорис-Меликову историю своей жизни и вражды с Шамилем. Перед слушателем проходит череда жестоких убийств, совершаемых по закону кровной мести и по праву сильного. Лорис-Меликов наблюдает и за мюридами Хаджи-Мурата. Один из них, Гамзало, продолжает считать Шамиля святым и ненавидит всех русских. Другой, Хан-Магома, вышел к русским только из-за того, что легко играет своею и чужими жизнями; так же легко он может в любой момент вернуться к Шамилю. Элдар и Ханефи без рассуждения повинуются Хаджи-Мурату.

Пока Хаджи-Мурат находится в Тифлисе, по распоряжению императора Николая I в январе 1852 г. предпринимается набег в Чечню. В нем принимает участие и недавно перешедший из гвардии молодой офицер Бутлер. Он ушел из гвардии из-за карточного проигрыша и радуется теперь хорошей, молодецкой жизни на Кавказе, стараясь сохранить свое поэтическое представление о войне. Во время набега разорен аул Махкет, штыком в спину убит подросток, бессмысленно загажены мечеть и фонтан. Видя все это, чеченцы испытывают к русским даже не ненависть, а только гадливость, недоумение и желание истребить их, как крыс или ядовитых пауков. Жители аула просят Шамиля о помощи,

Хаджи-Мурат переезжает в крепость Грозную. Здесь ему позволяют иметь сношения с горцами через лазутчиков, но он не может выезжать из крепости иначе как с конвоем казаков. Его семья содержится в это время под стражей в ауле Ведено, ожидая решения Шамиля о своей участи. Шамиль требует, чтобы Хаджи-Мурат вышел к нему назад до праздника байрама, в противном случае угрожает отдать мать его, старуху Патимат, по аулам и ослепить любимого сына Юсуфа.

Неделю Хаджи-Мурат живет в крепости, в доме майора Петрова. Сожительница майора, Марья Дмитриевна, проникается уважением к Хаджи-Мурату, чье обхождение заметно отличается от грубости и пьянства, принятых среди полковых офицеров. Между офицером Бутлером и Хаджи-Муратом завязывается дружба. Бутлера охватывает «поэзия особенной, энергической горской жизни», ощутимая в горских песнях, которые поет Ханефи. Особенно поражает русского офицера любимая песня Хаджи-Мурата — о неотвратимости кровной мести. Вскоре Бутлер становится свидетелем того, как спокойно Хаджи-Мурат воспринимает попытку кровной мести ему самому со стороны кумыцкого князя Арслан-Хана,

Переговоры о выкупе семьи, которые Хаджи-Мурат ведет в Чечне, не имеют успеха. Он возвращается в Тифлис, затем переезжает в небольшой городок Нуху, надеясь хитростью или силой все же вырвать семью у Шамиля. Он числится на службе у русского царя и получает пять золотых в день. Но теперь, когда он видит, что русские не торопятся освобождать его семью, Хаджи-Мурат воспринимает свой выход как страшный поворот в жизни. Он все чаще вспоминает детство, мать, деда и своего сына. Наконец он решает бежать в горы, ворваться с верными людьми в Ведено, чтобы умереть или освободить семью.

Во время верховой прогулки Хаджи-Мурат вместе со своими мюридами безжалостно убивает конвойных казаков. Он рассчитывает перейти реку Алазань и таким образом уйти от погони, но ему не удается верхом пересечь залитое весенней водой рисовое поле. Погоня настигает его, в неравном бою Хаджи-Мурат смертельно ранен.

Последние воспоминания о семье пробегают в его воображении, не вызывая более никакого чувства; но сражается он до последнего дыхания.

Отсеченную от изуродованного тела голову Хаджи-Мурата возят по крепостям. В Грозной её показывают Бутлеру и Марье Дмитриевне, и они видят, что посиневшие губы мертвой головы сохраняют детское доброе выражение. Марья Дмитриевна особенно потрясена жестокостью «живорезов», убивших её недавнего постояльца и не предавших его тело земле.

История Хаджи-Мурата, присущие ему сила жизни и несгибаемость вспоминаются при взгляде на цветок репейника, в полном цвету раздавленный людьми посреди вспаханного поля.

ДУЭЛЬ, ПЕРЕСКАЗ

В городке на берегу Черного моря во время купания беседуют два приятеля. Иван Андреевич Лаевский, молодой человек лет двадцати восьми, делится тайнами своей личной жизни с военным доктором Самойленко. Два года назад он сошелся с замужней женщиной, они бежали из Петербурга на Кавказ, говоря себе, что начнут там новую трудовую жизнь. Но городок оказался скучным, люди неинтересными, трудиться на земле в поте лица Лаевский не умел и не желал, и поэтому с первого дня он почувствовал себя банкротом. В своих отношениях с Надеждой Федоровной он уже не видит ничего, кроме лжи, жить с нею теперь выше его сил. Он мечтает бежать назад, на север. Но и разойтись с ней нельзя: у нее нет родных, нет денег, работать она не умеет. Есть еще одна сложность: пришло известие о смерти ее мужа, что означает для Лаевского и Надежды Федоровны возможность венчаться. Добрый Самойленко именно это и советует сделать приятелю.

Все, что говорит и делает Надежда Федоровна, Лаевскому кажется ложью или похожим на ложь. За завтраком он еле сдерживает свое раздражение, даже то, как она глотает молоко, вызывает в нем тяжелую ненависть. Желание поскорее выяснить отношения и бежать теперь не отпускает его. Лаевский привык находить объяснения и оправдания своей жизни в чьих-нибудь теориях, в литературных типах, сравнивает себя с Онегиным и Печориным, с Анной Карениной, с Гамлетом. Он готов то обвинять себя в отсутствии руководящей идеи, признать себя неудачником и лишним человеком, то оправдывается перед собой. Но как раньше он верил в спасение от пустоты жизни на Кавказе, так теперь считает, что стоит ему бросить Надежду Федоровну и уехать в Петербург, как он заживет культурной интеллигентной, бодрой жизнью.

Самойленко держит у себя нечто вроде табльдота, у него столуются молодой зоолог фон Корен и только что окончивший семинарию Победов. За обедом разговор заходит о Лаевском. Фон Корен говорит, что Лаевский так же опасен для общества, как холерная микроба. Он развращает жителей городка тем, что открыто живет с чужой женой, пьет и спаивает других, играет в карты, множит долги, ничего не делает и притом оправдывает себя модными теориями о наследственности, вырождении и прочем. Если такие, как он, размножатся, человечеству, цивилизации угрожает серьезная опасность. Поэтому Лаевского для его же пользы следовало бы обезвредить. «Во имя спасения человечества мы должны сами позаботиться об уничтожении хилых и негодных», — холодно говорит зоолог.

Смешливый дьякон хохочет, ошеломленный же Самойленко может только сказать: «Если людей топить и вешать, то к черту твою цивилизацию, к черту человечество! К черту!»

В воскресенье утром Надежда Федоровна идет купаться в самом праздничном настроении. Она нравится себе, уверена, что все встречные мужчины любуются ею. Она чувствует себя виноватой перед Лаевским. За эти два года она наделала долгов в лавке Ачмианова рублей на триста и все не собралась сказать об этом. Кроме того, уже дважды она принимала у себя полицейского пристава Кирилина. Но Надежда Федоровна радостно думает, что в ее измене душа не участвовала, она продолжает любить Лаевского, а с Кирилиным уже все порвано. В купальне она беседует с пожилой дамой Марьей Константиновной Битюговой и узнает, что вечером местное общество устраивает пикник на берегу горной речки. По дороге на пикник фон Корен рассказывает дьякону о своих планах отправиться в экспедицию по побережью Тихого и Ледовитого океанов; Лаевский, едущий в другой коляске, бранит кавказские пейзажи. Он постоянно чувствует неприязнь к себе фон Корена и жалеет, что поехал на пикник. У горного духана татарина Кербалая компания останавливается.

Надежда Федоровна в шаловливом настроении, ей хочется хохотать, дразнить, кокетничать. Но преследования Кирилина и совет молодого Ачмианова остерегаться того омрачают ее радость. Лаевский, утомленный пикником и нескрываемой ненавистью фон Корена, срывает свое раздражение на Надежде Федоровне и называет ее кокоткой. На обратном пути фон Корен признается Самойленко, что у него рука бы не дрогнула, поручи ему государство или общество уничтожить Лаевского.

Дома, после пикника, Лаевский сообщает Надежде Федоровне о смерти ее мужа и, чувствуя себя дома как в тюрьме, уходит к Самойленко. Он умоляет приятеля помочь, дать взаймы триста рублей, обещает все устроить с Надеждой Федоровной, помириться с матерью. Самойленко предлагает помириться и с фон Кореном, но Лаевский говорит, что это невозможно. Может быть, он и протянул бы ему руку, но фон Корен отвернулся бы с презрением. Ведь это натура твердая, деспотичная. И идеалы у него деспотические. Люди для него — щенки и ничтожества, слишком мелкие для того, чтобы быть целью его жизни. Он работает, поедет в экспедицию, свернет себе там шею не во имя любви к ближнему, а во имя таких абстрактов, как человечество, будущие поколения, идеальная порода людей... Он велел бы стрелять во всякого, кто выходит за круг нашей узкой консервативной морали, и все это во имя улучшения человеческой породы... Деспоты всегда были иллюзионистами. С увлечением Лаевский говорит, что ясно видит свои недостатки и сознает их. Это поможет ему воскреснуть и стать другим человеком, и этого возрождения и обновления он страстно ждет.

Через три дня после пикника к Надежде Федоровне приходит взволнованная Марья Константиновна и предлагает ей быть ее свахой. Но венчание с Лаевским, чувствует Надежда Федоровна, сейчас невозможно. Она не может сказать Марье Константиновне всего: как запутались ее отношения с Кирилиным, с молодым Ачмиановым. От всех переживаний у нее начинается сильная лихорадка.

Лаевский чувствует себя виноватым перед Надеждой Федоровной. Но мысли об отъезде в ближайшую субботу настолько овладели им, что у Самойленко, пришедшего проведать больную, он спрашивает только о том, смог ли тот достать денег. Но денег пока нет. Самойленко решает попросить сто рублей у фон Корена. Тот, после спора, соглашается дать деньги для Лаевского, но только при условии, что он уедет не один, а вместе с Надеждой Федоровной.

На другой день, в четверг, в гостях у Марьи Константиновны, Самойленко говорит Лаевскому об условии, поставленном фон Кореном. Гости, в их числе фон Корен, играют в почту. Лаевский, машинально участвуя в игре, думает о том, как много ему приходится и еще придется лгать, какая гора лжи мешает ему начать новую жизнь. Чтобы перескочить ее в один раз, а не лгать по частям, нужно решиться на какую-то крутую меру, но он чувствует, что для него это невозможно. Ехидная записка, посланная, очевидно, фон Кореном, вызывает у него истерический припадок. Придя в себя, вечером, как обычно, он уходит играть в карты.

По пути из гостей к дому Надежду Федоровну преследует Кирилин. Он угрожает ей скандалом, если она не даст ему сегодня же свидания. Надежде Федоровне он противен, она умоляет отпустить ее, но в конце концов уступает. За ними, незамеченный, следит молодой Ачмианов.

На следующий день Лаевский идет к Самойленко, чтобы взять у него денег, так как оставаться в городе после истерики стыдно и невозможно. Застает он только фон Корена. Следует короткий разговор; Лаевский понимает, что тот знает о его планах. Он остро чувствует, что зоолог ненавидит его, презирает и издевается над ним и что он самый злейший и непримиримый враг его. Когда приходит Самойленко, Лаевский в нервном припадке обвиняет его в том, что он не умеет хранить чужие тайны, и оскорбляет фон Корена. Фон Корен как будто ждал этого выпада, он вызывает Лаевского на дуэль. Самойленко безуспешно пытается их помирить.

В вечер накануне дуэли Лаевским сначала владеет ненависть к фон Корену, потом, за вином и картами, он становится беспечен, потом им овладевает беспокойство. Когда молодой Ачмианов ведет его к какому-то домику и там он видит Кирилина, а рядом с ним Надежду Федоровну, все чувства словно исчезают у него из души.

Фон Корен в этот вечер на набережной беседует с дьяконом о различном понимании учения Христа. В чем должна заключаться любовь к ближнему? В устранении всего, что так или иначе вредит людям и угрожает им опасностью в настоящем или будущем, считает зоолог. Опасность человечеству грозит со стороны нравственно и физически ненормальных, и их следует обезвредить, то есть уничтожить. Но где критерии для различения, ведь возможны ошибки? — спрашивает дьякон. Нечего бояться промочить ноги, когда угрожает потоп, отвечает зоолог.

Лаевский в ночь перед дуэлью прислушивается к грозе за окном, перебирает в памяти свое прошлое, видит в нем только ложь, чувствует свою вину в падении Надежды Федоровны и готов умолять ее о прощении. Если бы можно было вернуть прошлое, он нашел бы Бога и справедливость, но это так же невозможно, как закатившуюся звезду вернуть опять на небо. Прежде чем ехать на дуэль, он идет в спальню к Надежде Федоровне. Она с ужасом глядит на Лаевского, но он, обняв ее, понимает, что эта несчастная, порочная женщина для него единственный близкий, родной и незаменимый человек. Садясь в коляску, он хочет вернуться домой живым.

Дьякон, выйдя рано утром, чтобы увидеть поединок, размышляет, за что могут Лаевский и фон Корен ненавидеть друг друга и драться на дуэли? Не лучше ли им спуститься пониже и направить ненависть и гнев туда, где стоном гудят целые улицы от грубого невежества, алчности, попреков, нечистоты... Сидя в полосе кукурузы, он видит, как приехали противники и секунданты. Из-за гор вытягиваются два зеленых луча, восходит солнце. Правил дуэли никто не знает точно, вспоминают описания поединков у Лермонтова, у Тургенева... Лаевский стреляет первым; боясь, как бы пуля не попала в фон Корена, делает выстрел в воздух. Фон Корен направляет дуло пистолета прямо в лицо Лаевского. «Он убьет его!» — отчаянный крик дьякона заставляет того промахнуться.

Проходит три месяца. В день своего отъезда в экспедицию фон Корен в сопровождении Самойленко и дьякона идет к пристани. Проходя мимо дома Лаевского, они говорят о происшедшей с ним перемене. Он женился на Надежде Федоровне, с утра до вечера работает, чтобы выплатить долги... Решив войти в дом, фон Корен протягивает руку Лаевскому. Он не изменил своих убеждений, но признает, что ошибся относительно своего бывшего противника. Никто не знает настоящей правды, говорит он. Да, никто не знает правды, соглашается Лаевский.

Он смотрит, как лодка с фон Кореном преодолевает волны, и думает: так и в жизни... В поисках правды люди делают два шага вперед, шаг назад... И кто знает? Быть может, доплывут до настоящей правды...

(ИЗ УЧЕБНИКА)

Для литературы 20-х годов характерно не только различие подходов писателей к жизненным проблемам, к герою времени, но и стилевое многообразие. Были продолжены художественные поиски писателей начала века. Реалистическое отображение действительности казалось явно недостаточным. Е. Замятин, писатель-теоретик, говоря о новой литературе, ввел термин «синтетизм»: сосуществование «микроскопа реализма с телескопичностью стекол символизма».

Повышенная субъективность восприятия художника давала возможность отойти от жизнеподобия, представить «контурную» картину действительности, выделить лейтмотивы, «сместить» планы. Как пример такой импрессионистической прозы 20-х годов М. Голубков рассматривает в прозе произведения Б. Пильняка, в поэзии — стихи О. Мандельштама. Главным в произведении, подчеркивает исследователь, становится не объяснение человека обстоятельствами, средой, а особенности восприятия действительности писателем и его героями. Особой ценностью в таком тексте обладает мгновение, сегодняшний день, его значимость, его неповторимость. Фантастика сосуществует с бытом, обобщение с конкретностью.

Другая особенность новой прозы проявлялась в повышенной выразительности, экспрессивной форме фраз, ритма, в деформации внешнего мира ради постижения глубинных вопросов бытия. М. Голубков относит к произведениям, созданным на основе экспрессионистической эстетики, «Мы» Е. Замятина и «Котлован» А. Платонова. Гротеск, фантастика этих произведений помогают писателям выявить алогизм, абсурдность в современной им действительности.

Многие прозаические произведения 20-х годов строились по законам поэтической речи. Значительный пласт этой прозы получил название «орнаментальной». Интересно использовались метафоры, ритмическая организация текста, устное слово рассказчика — «сказ». Эти особенности характерны для произведений И. Бабеля.

В литературу хлынул поток просторечных слов, диалектизмов, неологизмов, речевых конструкций с разговорным синтаксисом, с разнообразием живых интонаций.

Л. Леонов, к примеру, обращался к древнейшей форме фольклора — заговорам, народным поверьям, сказочным и мифологическим образам Древней Руси, магическим заклинаниям. «Не ходите в пол­ночные леса, девки, по ягоды, мужики, по дрова, трухлявые старухи, за грибами: встретишь дива, он куражиться горазд, гаркнет — станешь пень...»

В начале 20-х много официально оформленных литературных организаций и объединений со своими печатными органами. Вопрос о различии интеллигенции и народа. Попытки образовывать – неудача. Пролеткульт, основанный Богдановым. Но в нём подчёркнута независимость литературы от гос-ва. Поэтому конфликтовал с властью. В 1920 г Пролеткульт лишён самостоятельности и включён в состав Наркомпроса. Одна из первых групп пролетарских поэтов – «Кузница» (до 1921). Особенность их поэзии – плакатность, лозунговость. Названия стихов: «Тесней ряды!», «К оружию!», «За нами!». Жанры тоже соответствовали общему настрою призыва и славословия: гимны, марши, боевые песни. В стихах звучала афористичность приказа, митинговые выражения, политические формулы. А. Гастев «Поэзия рабочего удара». Машинизация.

Вышедшие из «Кузницы» поэты – А. Безыменский, А. Жаров, Н. Кузнецов в 1922 г. создали группу «Октябрь». С неё начинается история самой массовой и радикальной группы – РАППа (Рос. ассоциация пролетарских писателей). Цели: укрепление коммунистической линии в пролетарской литературе, т. е. способная воздействовать на психику и сознание рабочего класса и трудящихся масс. А. Безыменский и Д. Бедный. Журналы «На посту». 1928 г. – первый съезд пролетарских писателей. Л. Авербах, Г. Лелевич, В. Ермилов.

1921-1932 группа крестьянских писателей. 1929 г – первый съезд. Журналы «Трудовая нива», «Жернов», «Земля советская». Клюев, Орешин, Есенин объединились с бывшими символистами Блоком и Белым в группе «Скифы». С революцией крестьянские поэты связывали мечты о националь­ной самобытности, о создании земледельческого рая. Революция казалась мостом между прошлым и будущим, «преображением». Крестьянские поэты полемизировали с лозунгами технизации, с теми, кто идеализировал машину и железо. В железе Н. Клюев видел лишь злую силу, несущую гибель человеку и природе. Нечто подобное чувствовал и С. Есенин. Его тонконогий жеребенок («Со­рокоуст») воспринимался символом неравного спора между живой красотой деревни и мертвой механической силой технического про­гресса — паровоза.

Идеи по-своему понятого революционного искусства-были глав­ными для футуристов. Как и до революции, с футуристами был свя­зан В. Маяковский. В «Письме о футуризме» в 1922 году он сформу­лировал задачи:

1. Утвердить словесное искусство как мастерство слова, но не как эстетскую стилизацию.

2. Ответить на любую задачу, поставленную современностью. Название футуристического журнала «ЛЕФ» (Левый фронт

Искусств) аналогично названию группы, объединившейся вокруг В. Маяковского и О. Брика. Поскольку в ее составе, кроме поэтов, были художники, то цель определялась широко — «способствовать нахождению коммунистического пути для всех родов искусства».

На исходе 20-х годов журнал стал называться «Новым ЛЕФом», а в названии группы «левое» сменилось на «революционное» (РЕФ). Но «фронт» остался «фронтом» — установка на борьбу сохрани­лась. После того, как в 1929 году эту, группу покинул Маяковский, она распалась.

На фоне политически активных организаций белой вороной вы­глядело содружество молодых писателей, объединившихся в начале 1921 года в Петербургском доме искусств в группу «Серапионовы бра­тья»: В. Каверин, М. Зощенко, Л. Лунц, Вс. Иванов, Н. Никитин, Е. Полонская, М. Слонимский, Н. Тихонов, К. Федин. Их духовным вождем стал Е. Замятин, а «покровителем» — М. Горький. «Серапи-оны» провозгласили принцип независимости творчества от полити­ческой конъюнктуры, принцип свободы художника. Первое их со­вместное выступление состоялось в «Петербургском сборнике» (1922 год) в альманахе «Серапионовы братья». Название было взято у Гофмана. Союз с «пустынником Серапионом» подчеркивал отсут­ствие связи с конкретной революционной действительностью. Глав­ными были не темы, а образы, не революционное содержание, а са­моценное искусство.

Отстаивающие права художника на самостоятельность взглядов и суждений, «серапионы» в официальной прессе оценивались как «внутренние эмигранты». Группа удержалась до 1927 года.

Среди литературных группировок 20-х годов, в которых глав­ное внимание уделялось художественной форме, были имажинисты. Руководителем, автором манифестов выступил бывший футурист В. Шершеневич. В этой группе состояли Р. Ивнев, А. Мариенгоф, С. Есенин. По романам А. Мариенгофа и статьям С. Есенина совре­менный читатель может составить представление о характере увле­чения имажинистов образами, о спорах в их среде, о причинах ухода С. Есенина.

Группа «Перевал» возникла при журнале «Красная Новь» в 1924 году и существовала, несмотря на критику, до 1932 года. Ее организатором был главный редактор этого первого в советской России толстого журнала А. Воронский; в составе группы — И. Катаев, Н. Зарудин, М. Пришвин, Н. Огнев, М. Голодный, И. Касаткин, Д. Алтаузен, Д. Ветров, Д. Кедрин, А. Караваева. Задача «Перевала», сформулиро­ванная Воронским,— противостоять «тенденциозной нуди в прозе и поверхностному виршеплетству в поэзии» пролетарских авторов.

Эта установка не противоречила безусловной преданности рево­люции. «Благо революции превыше всего, и иных постулатов у меня нет»,— утверждал А. Воронский. Он, как подчеркивает Г. Белая в книге о «Перевале» («Дон-Кихоты» 20-х годов.— М., 1989), проте­стовал против того, чтобы теорию классовой борьбы превращать в «обух, которым гвоздят направо и налево без всякого толку и раз­бору». «Перевальцы» стремились в своих произведениях сочетатьизображение быта с художественной фантастикой, реализм с роман­тизмом.

А. Воронскому критики-рапповцы ставили в вину повышенное внимание к «попутчикам» и пренебрежение к подлинно революци­онным авторам. А он сетовал на «революционные заверения прыт­ких и прытчайших людей», не раз говорил, что от хорошей идеоло­гии до хорошего художественного ее воплощения дистанция вполне приличного размера: «Честь и место писателям-коммунистам, про­летарским писателям, но в меру их таланта. Меру их творческих спо­собностей. Партийный билет — великое дело, но размахивать им не к месту не следует».

Принципиально разное понимание задач искусства у «переваль­цев» и у идеологов РАППа проявилось в ходе дискуссии о «социаль­ном заказе». Позицию А. Воронского поддержал Б. Пильняк: «С того момента, когда писатель начинает обмозговывать, как бы пришить рассказ к идее, чтобы ее одеть,— рассказа быть не может... Наказ пи­сателю нашей эпохи — первым делом наказ социальный, ибо эпоха чрезвычайно напряжена общественно; но ни в какой мере не являет­ся наказом описательство и системоделание».

А. Воронскому, как и Б. Пильняку, не простили независимости. Борьба с «воронщиной», с «пильняковщиной» завершилась физиче­ским уничтожением этих и многих других близких им по взглядам писателей в 30-е годы. А спор о «социальном заказе» продолжился на десятилетия, его отголоски проявлялись в попытках связать указ­ку «партии» с «велениями сердца».

Союз нескольких поэтов в конце 20-х годов сформировался под названием ОБЭРИУ (Объединение реального искусства). В его со­ставе были Д. Хармс, Н. Заболоцкий, К. Вагинов, А. Введенский и др. Первоначально они называли себя «школой чинарей». Это было последнее литературное объединение в русле русского авангарда, на­следовавшее футуризму. Именно у футуристов обэриуты заимство­вали деструктивные и эпатажные начала, увлечение фонетической и семантической «заумью». Основу их художественного метода со­ставляла насмешка над общепринятым, ироническое высвечивание очевидных нелепостей современности.

Продолжателем хлебниковской традиции создания «самовито­го слова» выступил Константин Вагинов (Вагенгейм, 1899—1934). Он был участником многих малоизвестных групп, «Цеха поэтов» акме­истов. В 20-е годы К. Вагинов издал сборник «Путешествие в хаос», в начале 30-х — «Опыты соединения слов посредством ритма».

По классовому признаку группировались пролетар­ские, крестьянские авторы. Общность творческих принципов соеди­няла «серапионов», «перевальцев». Существовали и группы, ори­ентированные на определенный жанр. Одно из таких объединений 20-х годов — группа «Красные селениты», включавшая в свой состав фантастов. Первым советским фантастическим произведением стал опубликованный в Берлине в 1920 году роман А. Обольянинова «Крас­ная луна». В начале 1921 года А. Лежнев выступил с программой но­вого объединения.

Объединились в группу литературоведы и лингвисты, участники университетского семинара С. Венгерова, в 1923 году они учредили Общество изучения поэтического языка (ОПОЯЗ). В его составе были Ю. Тынянов, Б. Томашевский, В. Шкловский, Б. Эйхенбаум. Члены общества выпускали сборники по теории поэтического языка. Рож­давшийся в спорах метод изучения литературы идеологи РАППа ок­рестили «формализмом» и в течение нескольких лет громили как «чуждый советской литературной науке».

В журнале «Печать и революция» была объявлена «война форма­лизму на уничтожение». Были, конечно, у опоязовцев ошибки и пе­регибы, но в истории отечественной литературы бесспорно значение литературоведческих книг Б. Эйхенбаума, мемуаров В. Шкловско­го, исторических романов Ю. Тынянова. Многое из теоретических исканий «формальной школы» взято на вооружение современными учеными.

Октябрьская революция по-разному была воспринята деятеля­ми культуры и искусства. Для многих она была величайшим событи­ем века. Для других — и среди них оказалась значительная часть ста­рой интеллигенции — большевистский переворот был трагедией, ведущей к гибели России.

Первыми откликнулись поэты. Пролетарские поэты выступили с гимнами в честь революции, оценивая её как праздник раскрепощения (В. Кириллов). Концепция переустройства мира оправдывала жестокость. Пафос переделки мира был внутренне близок футуристам, но само содержание переделки воспринималось мим по-разному (от мечты о гармонии и всеобщем братстве до стремления уничтожить порядок в жизни и грамматике). Крестьянские поэты первыми высказали тревогу по поводу отношения революции к человеку (Н. Клюев). Клычков предсказал перспективы озверения. Маяковский пытался удержаться на патетической волне. В стихах Ахматовой и Гиппиус звучала тема грабежа, разбоя. Гибель свободы. Блок увидел в революции то высокое, жертвенное и чистое, что было ему близко. Он не идеализировал народную стихию, видел её разрушающую силу, но пока принимал. Волошин видел трагедию кровавой революции, противостояние внутри нации, отказывался выбирать между белыми и красными.

Добровольные и вынужденные эмигранты обвиняли большевиков в гибели России. Разрыв с Родиной осознавался как личная трагедия (А. Ремизов)

В публицистике часто звучала непримиримость с жестокостью, с репрессиями, бессудными расстрелами. «Несвоевременные мысли» Горького, письма Короленко Луначарскому. Несовмещение политики и нравственности, кровавые пути борьбы с инакомыслием.

Попытки сатирического изображения достижений революционного порядка (Замятин, Эренбург, Аверченко).

Особенности концепции личности, представление о героях времени. Увеличение изображения масс, утверждение коллективизма. Отказ от я в пользу мы. Герой был не сам по себе, а представитель. Нежизненность персонажей дала толчок к выдвижению лозунга «За живого человека!» В героях ранней советской прозы подчёркивалась жертвенность, способность отказаться от личного Ю. Либединский «Неделя». Д. Фурманов «Чапаев» (стихийное, необузданное в Чапаеве всё больше подчиняется сознанию, идее). Эталонное произведение о рабочем классе Ф. Гладков «Цемент». Чрезмерная идеологизация, хоть и привлекательный герой.

Герой-интеллигент. Либо принимал революцию, либо оказывался человеком несостоявшейся судьбы. В «Городах и годах» Федин рукой Курта Вана убивает Андрея Старцова, т. к. тот способен на предательство. В «Братьях» композитор Никита Карев в конце пишет революционную музыку.

А. Фадеев выполнил заказ времени. Преодолев физическую слабость Левинсон обретает силу для служения идее. В противостоянии Морозки и Мечика показано превосходство рабочего человека над интеллигентом.

Интеллигенты – чаще всего враги новой жизни. Тревога по пводу мироощущения нового человека.

Среди прозы 20-х выделяются герои Зощенко и Романова. Множество мелких людей, малообразованных, бескультурных. Именно маленькие люди с энтузиазмом отнеслись к разрушению плохого старого и построению хорошего нового. Они погружены в быт.

Платонов увидел задумавшегося сокровенного человека, пытающегося понять смысл жизни, труда, смерти. Всеволод Иванов изображал человека массы.

Характер конфликтов. Борьба старого и нового миров. К НЭПу – период осмысления противоречий между идеалом и реальной жизнью. Багрицкий, Асеев, Маяковский. Им казалось, что обыватели становятся хозяевами жизни. Заболоцкий (жрущий обыватель). Бабель «Конармия». «Железный поток» Серафимовича – преодоление стихийности в пользу сознательного участия в революции.